— Почему же он все вам передал, Гаврила Илларионович? — переспросил крайне удивленный Ломакин. — Деньги-то у графа были, и немалые.
Ростовщик некоторое время помолчал, размышляя над сим удивительным фактом, а затем произнес с расстановкою:
— Это все от осторожности. Граф опять собирается за границу уехать, мне так думается. — Тут он бросил короткий и выразительный взгляд на Безбородко. — Вот и держит деньги в наличности. Так-то удобнее, чем в недвижимом имуществе держать. Да, верно, не иначе как за границу уезжает. Чтой-то он недоброе задумал.
Иван, услышав подобные размышления, с беспокойством засобирался уходить.
— Спасибо за угощение, Гаврила Илларионович, — пробормотал он, ища глазами выход.
Ломакин, видя нервозность товарища, тоже поспешил было откланяться, однако Фирсанов задержал его.
— Ты, Родион Ильич, передо мной должок имеешь, — напомнил он художнику. — Так мне его получить охота. Иван Иваныч и сам к княгине дойдет, а ты погодь покамест. Нам с тобою поговорить надобно. Эй, старуха! — зычно крикнул он. — Проводи гостя.
Когда Иван ушел в сопровождении привратницы, Фирсанов некоторое время молчал, пытливо поглядывая на спокойного на вид Ломакина, который, в свою очередь, ломал голову над тем, чего хочет от него хитрый и жестокий ростовщик. Про Гаврилу Илларионовича разные слухи по Петербургу ходили. Знающие люди говорили, что у него должников не бывает, все так или иначе ему долг возвращают, и Фирсанов никогда внакладе не остается и никогда своих должников в долговые ямы не сажает, считая это величайшей глупостью: лишать человека возможности заработать и отдать. Правда, поговаривали еще, что некоторым из должников своих, из тех, что совершенно уж расплатиться не могли, Гаврила Илларионович давал страшные и заведомо невыполнимые задания, оттого-то у него живых нерасплатившихся и не было.
Фирсанов разлил по бокалам остатки шампанского, аккуратно отставил пустую бутылку в сторону, разом преобразившись и приняв деловой вид, сказал, тихо чокаясь с Ломакиным:
— Иной раз приходится делать такое, Родион Ильич, отчего после сильно жалеть приходится. Выпьем, — предложил он.
Ростовщик и художник, люди самых противоположных профессий и пристрастий, дружно выпили.
— К чему вы это, Гаврила Илларионович? — спросил Ломакин.
— А вот к чему. Твой товарищ, Иван Иваныч, ныне бегает, ищет своего обидчика, который у него невесту увел. Расплатиться за обиду желает. А как он требовать расплаты у графа будет? Бог его знает. Полезет на Драчевского с кулаками? — с ехидной улыбкой предположил Фирсанов. — Так ведь граф его просто-напросто выставит вон, а ежели он скандал решит устроить, то еще и полицию позовет. Будете с Софьей Семеновной вместе после папеньки-генерала еще и его навещать в кутузке. И это в том случае, когда его сиятельство не станет звать слуг, а то ведь как оно бывает, слуги-то так поизобьют, что потом по нескольку месяцев такие вот мстители на койках отлеживаются.
Ростовщик перевел дух и продолжил:
— Нет, я не таков. Я действую с умом.
— Позвольте, Гаврила Илларионович, а как вы узнали о Софье Семеновне? — недовольно оборвал Фирсанова художник.
Тот хитро прищурился:
— А я и не только о дочке генеральской знаю, но еще и о том, что ты, Родион Ильич, с Фимкой Крестом водишься. И еще кое с кем. И даже им обещался сделать под заказ «адову машину».
Ломакин сильно поморщился, будто бы от зубной боли.
— Ведь после того, как ты Фимке и его подельнику-убивцу бомбу-то отдашь, так ведь сам себя всю оставшуюся жизнь винить и проклинать будешь, — заметил Фирсанов. — Не для хорошего дела они тебе «адову машину» заказали, а для убийства человека.
Родион Ильич смущенно провел тыльной стороной ладони по лбу и, через силу улыбнувшись, чтобы скрыть смятение, вызванное доскональным знанием ростовщиком его дел, спросил:
— Так, может, вы, Гаврила Илларионович, знаете, кого собираются этою «адовой машиной» убить Фима Крест и Рамазанов?
Фирсанов нехорошо засмеялся. В его смехе было что-то очень уж жуткое, неприятное. Так смеются люди, которые наперед знают, что должно произойти в следующую минуту, но ничего предпринимать не будут, так как это произойдет не с ними.
— Знаю, — твердым тоном сказал он. — Знаю я того, кого убить хотят. Они, разбойники, давно уже к нему подбираются, да все никак подобраться не могут, потому как тот, кого Фимка с Рамазаном хотят укокошить, тоже не лыком шит. Этот человек — я! — внезапно торжественным тоном заявил ростовщик. — Я, я, не сумлевайся, — повторил он, видя, насколько сильно потрясли эти слова Ломакина.
Художник, и правда, был чрезвычайно удивлен и ошеломлен, услышав, что убийцы заказали ему бомбу для Фирсанова.
— Но позвольте, почему же вы? — медленно и неуверенно спросил он. — А не… Не кто-то другой?
— Да потому что помещик Синицын, семью коего убил Александр Рамазанов, мой двоюродный брат! — объявил Фирсанов.
Лицо его мгновенно преобразилось и стало жестким, суровым. Даже сам цвет лица поменялся с землистого на красный, приобретя очертания масок, что недавно выставлялись в музее. Маски эти были привезены с далеких австралийских островов и изображали духов смерти. Они были настолько страшны и зловещи, что дамы непременно падали пред ними в обмороки.
— Но ведь Рамазанов убил семью Синицына, — взволнованным тоном сказал Ломакин. — Зачем же ему еще и вас убивать?
— Да потому что я сам, желая отомстить за брата, хочу убить этого негодяя! — зло заявил Гаврила Илларионович. — Однако, к делу. Тебе, Родион Ильич, Фимка Каин и Санька Рамазанов заказали сделать «адову машину» для моего смертоубийства. Они желают подложить ее в особняк, чтобы уж наверняка извести меня. Ты как мой должник поможешь мне участи, уготованной мне убийцами, избежать. Вместо изготовленной тобою, Родион Ильич, «адовой машины» ты передашь Фимке Каину подделку, что я тебе дам. И совесть чиста, и по закону все. Ну что, согласен аль как? — спросил он несколько нетерпеливым и, как показалось Ломакину, раздраженным тоном.
Художник отвернулся от Фирсанова, чтобы тому не было видно, как улыбка облегчения пробежала по его лицу. Сколько ночей уже Родион не спал, все время думая о заказе каторжанина. Очень уж не хотелось Ломакину делать для Фимы Креста «адову машину». Одно дело изготавливать ее для народовольцев, про которых заведомо известно, что будут метать они бомбу в крайне неприятных людей, к тому ж
