Глава седьмая
Векша, одетый в нижнюю рубаху и мягкие порты, сидел на своем лежаке опершись на гору подушек и принимал гостей. Двое парней примостившись на деревянной колоде, прихлебывали из чашек и наперебой делились своими впечатлениями от сожжения эрзянской тверди.
Жилята, разбуженный их галдежом, и спросонок сердитый, уже собирался осадить их окриком, но передумал. Он узнал в них воинов из Суздальской молоди. Из тех не многих, кого Мечеслав не смог забрать в свой злосчастный поход. Припоминая их имена, он вспомнил, так же, и семьи из которых они происходили. И то, что главы этих семейств, сказали своё слово за боярина Жирослава, когда лучшие люди Суздаля решали, кого им избрать воеводой. Поэтому теперь он, претворялся спящим, внимательно слушая речи юнцов. Те, польщенные расположением такого воина как Векша, не скупились на откровения.
— А княжич то наш — тоже хорош! Пред дядькой своим едва не взмолился. «Не лишай живота несчастных холопов!»
— А должен был Ярослава жестко осадить! Отца же его челядь! Ему их и казнить.
— За что же казнить то? Они же не воины! — Сказавший это юнец пожал плечами. — Холопы! Что им было делать? Биться? Ха-ха! А Ярослав о себе лишка возомнил!
— Эва как! — Векша, то заинтересованно переспрашивая, то одобрительно кивая, выражал гостям свою благосклонность. — Так что же это, княжичу пришлось его упрашивать? А Ярослав то сперва и не хотел его слушать?
Красноречие собеседников, он поощрял подогретым медом. Жиляте же, наблюдавшему за сторонниками Жирослава, вдруг пришло на ум, что именно из-за выбора отцов, Мечеслав и не взял в поход этих юнцов.
«Хотел, что бы они остались не удел? Что бы вся слава и добыча досталась тем, кто поддержали руку Путислава?» — Посетившая его мысль показалась неуместной в отношении Мечеслава и Жилята ее тот час же отринул. — «Нет, он о таком и думать не стал бы! Это, должно быть его старший брат! Он сам указал, что и как сотворить».
Только тут он заметил, что разговор оборвался. Парни насторожено глядели в сторону входа. Там, в залитом светом солнечного дня проеме, стоял воин Авдей. Не торопясь опускать полог, он провел по воздуху длиннопалой ладонью, будто разгоняя, прежде никому не мешавший, чад от жаровни.
— Насмердели! — Не удовольствовавшись результатом и оставив вход открытым, прошествовал вглубь шатра. Рядом с парнями задержался. Будучи очень рослым, он, из-за последствий давнего увечья все время сутулился. От этого, казалось что, его беловолосая голова, с вызовом бычится в сторону любого, кому он повстречался. Словно утес, нависнув над притихшими юнцами, он едва не касался их макушек своей длинной и ухоженной бородой. Бросил на парней взгляд синих глаз из-под сдвинутых бровей и обычно хмурое выражение его лица, сделалось неприязненным. Рокочуще обронил.
— Чего тут расселись?
— Что это ты? — Сохраняя радушие, поинтересовался Векша. — Вишь, парни с дороги. Устали, продрогли. Пущай обогреются!
Авдей на него даже не глянул.
— Коней обиходили? Сброю проверили? — Пройдя к своему лежаку, он стал разоблачаться. Тем временем юнцы в спешке удалились. Векша, после их ухода, сразу же утратил всю доброжелательность. Кутаясь в овчину, заменявшую ему одеяло, он недружелюбно смотрел в затылок Авдея. Тот, освободившись от брони, разместил ее и оружие между лежаком и тканью шатра. Верхнюю рубаху из грубой шерсти, аккуратно уложил в чистый холщовый мешок и пристроил его в изголовье. При этом он неодобрительно глянул на гору Векшиных подушек. Тот перехватил этот взгляд и более сдерживаться не стал.
— Ты чего на меня рожу-то кривишь? Не по нутру я тебе, или что? Так ты скажи мне! А то вон юноту прогнал на мороз!
Авдей, занятый своей одеждой, отвечал даже не соизволив посмотреть в его сторону.
— А ты чего их привечаешь? — Голос его звучал все также тяжело, но уже без того свирепого рыка. — В этом шатре им рано мед пить! Тут воинам-то не всем наливают!
Векша, усевшись на постели, какое-то время смотрел на него волком. Затем, видимо обуздав гнев, заговорил без прежней враждебности.
— Это мои гости. Я их сам позвал. Чем захочу, тем и попотчую.
Авдей на это пожал плечами, не затруднив себя ответом. Поверх нижней рубахи из тонкого льна, он уже одел чистую верхнюю. Сшитую из тонкого сукна и судя по виду очень дорогую. Красного цвета с ярким отливом, рубаха по шейному вырезу, была расшита очень искусной и причудливой вышивкой. Жиляте, когда он к ней присматривался, чудились свившиеся в попытке сожрать друг друга змеи. Авдей хвастался, что рубаху ему сшили в Новгороде из ткани, привезенной от заморских латинян.
«Это куда он так наряжается?» — Подумал, глядя на сборы Авдея. — «Может быть, Векша поинтересуется?»
Но Векша сохранял сердитое молчание.
Авдей, тем временем, прицепил к украшенному серебряной чеканкой поясу, отделанные серебром ножны длинного боевого ножа с посеребренной рукоятью.
«Да он и к Путиславу вот так не наряжался! Куда же это Авдюха наладился?» — На Векшу надежды не было, и Жилята понял, что пора ему «проснуться».
— А что у нас так холодно? — Вопросил он, глядя на воинов. Те почти разом к нему обернулись.
— Жилята очнулся! — Просветлел Векша. — Вот радость-то, какая! Надо пойти и Лавру сказать.
— Здрав будь! — Авдей приветствовал более сдержано, при этом застегивая на себе кожух.
— А что это у нас полог-то так задран? Авдюха, ты что ли? Живо закрой!
Тот наконец-то закончив с одеждой, ответил, добавив в голос металла.
— Закрою как выйду.
— А куда это ты? — Как мог правдоподобно удивился Жилята. — Столько дней не виделись! Есть что рассказать. Присядь, поговорим!
Авдей, надевая высокую шапку из куньего меха, молча направился к выходу. Жилята думал он так и уйдет, ничего не ответив. Такое за ним и прежде водилось. Но Авдей у порога вдруг обернулся. Скривив губу так, что левый ус поднялся над правым, он с несдерживаемым торжеством произнес:
— А мне Всеволод Юрьевич, велел к нему явиться. Очень уж ему интересно что, да как в воинстве Суздальском. — Сказав это, он развернулся на пятке и вышел из шатра,