— Постой, ты для чего сейчас это припомнил?
Векша, загадочно улыбаясь, поинтересовался.
— А помнишь ли ты, каков он из себя?
— Вот ты к чему! — Деланно шутливо протянул боярин. — Ну, каков? Длинный и худой как жердь! Его в любой толпе видно было сразу. За это и прозвали Вехой. Слышишь он Веха а не Смага!
— Шрам на щеке! — Вмешался Жилята. — Климентия на Липице ранили в лицо. И прочие приметы точно совпадают. А прозвище что? Этот человек от БОГА отрёкся, а уж имя сменить, к тому же на такое ему подходящее. Не зря волхвы смагой, пожар называют.
Путислав недоверчиво посмотрел на ближников. Поднялся из-за стола, в задумчивости прошелся по шатру и вернулся на место. Какое-то время молчал. И вдруг, неожиданно смахнул горстку глиняных черепков на пол.
— А что если и так?!
— Я думаю, он неспроста объявился. — Уверенно сказал Векша и поинтересовался:
— Путислав Всеславич, не желаешь ли старого друга проведать?
— Да ты в своём уме? — Удивился Жилята. — А ежели князь про это проведает? У него и так на боярина зуб! Хочешь ещё пуще прогневать?
— А что его гнев? — Отозвался Путислав. — Чем он мне страшен? Воеводства лишил, да и будет с него. Ну, а раз так, прямо завтра с утра и поеду! Возьму тех парней (они знают дорогу) да еще кое-кого. Тут не далеко, за день обернёмся. Ты же, — повысил голос, заранее пресекая возможные споры, — как было говорено, пойдёшь с нашим полком!
Векша поморщился.
— Делай, как знаешь. — И отвернулся на бок, укрывшись одеялом.
Глава тринадцатая
Русло стеснённое высокими берегами, не оставляло простора для ветра. Это на Волге ему раздолье, и он носится во всех направлениях, быстро сметая снег и укрывая берега могучими сугробами. Но Волга осталась позади. По льду Кудьмы, кони пошли шагом, тяжело рыхля копытами мягкое, но толстое белое одеяло. Отряд медленно двигался вверх по реке, держась левого берега поросшего ивняком, в который всматривались со всем возможным вниманием. Правый тоже старались не упускать из вида. Покрывавший его лес, находился не далее чем в полутора десятках саженей и тоже мог таить засаду. Туда всю дорогу смотрел ехавший последним, Кочень. Путислав время от времени оглядываясь, проверял его. Он, предвидя тяготы и тревоги предстоящего пути, заранее указал, кто и что должен делать. Только племяннику, не найдя что поручить, неопределённо махнув рукой, велел «глядеть в оба».
И Лютобор старался, как мог, что бы оправдать оказанное доверие в своём первом настоящем боевом походе. Глядя вперёд, он видел прямо перед собой широкую спину Мезени. Этот молодой воин и его друг Кочень, вместе с Путиславом пришли в шатер и принесли на руках Жиляту.
— Под твоим приглядом он скорее на ноги встанет. — Сказал по этому поводу Лавру боярин. Лекарь заверил, что всё так и будет и потом еще неоднократно повторил это же, а сам буквально светился от счастья, видя своего племянника Мезеню живым и здоровым. Узнав, что тому вновь предстоит, куда-то ехать, он встревожился, но виду старался не подавать.
Лютобор глядя на скорые сборы, порывался спросить у дяди, куда он направляется. Тот как обычно был суров, казался не преступен и отрок так и не решился задать свой вопрос. Вместо этого, удивляясь собственной смелости, попросил Путислава взять его с собой. А тот, совершенно неожиданно, согласился.
Впереди Мезени ехал крещёный мордвин, которого все называли по-русски Мирятой. Он присоединился к отряду уже на выходе из стана. Его провожал иеромонах Дамиан, который позавчера так помог с лечением Изяслава. Путислав встретил Дамиана с искренним радушием. Так же и Лютобор испытывавший к этому священнику уважение, и чувство благодарности. Между тем, сам Дамиан выглядел недовольным. Он некоторое время вполголоса, обсуждал что-то с боярином, потом видимо согласился с ним и на прощание благословил весь отряд. Воины, крестясь, отправлялись в дорогу. Мирята же поклонился священнику в пояс и лишь, после этого сел в седло и занял место впереди отряда.
Сам Путислав ехал позади Лютобора. Тот, оборачиваясь, встречался с его испытующим взглядом и потому предпочитал смотреть в сторону левого берега. Там, как он уже знал, находилась цель путешествия и там же могла подстерегать опасность. О ней, дядя нарочно рассказал племяннику, но напугать его не сумел. Свирепые эрзяне отрока не страшили. Два молодых воина сразили их множество, о чем Кочень охотно и красочно рассказывал. Мирята, с его слов, тоже оказался воином отменным. А теперь с ними был сам Путислав, а уж он то, шутя, одолеет любого! Вот как вчера боярина Жирослава. Лютобор вновь переживал вчерашний поединок, вспоминая подробности. Восхищался ошеломляющим ударом рукоятью по затылку и недоумевал, о несвоевременной остановке боя.
«И чего дядя мешкал? Мог обезоружить и повергнуть наземь! Принудил бы просить пощады, тогда бы и разговаривал. Сам же учил доводить до конца! Уж я бы…» — Он принялся примерять на себя действия Путислава и даже не заметил, когда в его мыслях появился могучий инязор Пургас. Лютобор одолевал его в схватке и вызволял отца из плена. Разгорячённый собственными мечтами, он страстно хотел встречи с эрзянами, пока не вспомнил, о том, что не снаряжен для боя. Из оружия с собой были боевой нож и лук, сделанный специально для отрока по его руке и силе. Он с ним иногда охотился на белок. В бою же такой лук был бы бесполезен. Эта мысль пришла внезапно, быстро остудив горячую голову.
«У эрзян луки сильны, и имеются почитай, что у каждого! Сказывают, многих наших из них постреляли. Изяслава аж дважды! Даже кольчуга не уберегла!» — Лютобор с сомнением осмотрел собственный кожух. После этого встревожено заозирался на заросли ивняка, вглядываясь в ломкие и кажущиеся живыми, тени шевелящихся на ветру ветвей.
* * *Пологий склон берегового откоса, до сих пор хранил строчки отпечатков конских копыт. Мирята остановился, не доезжая до него. Ожидая остальных, обшаривал окрестности цепким взглядом. С этого места уже была видна невысокая изгородь и крыши домов. Какое-то время все с интересом рассматривали весь.
— Не видать никого. — Удивился Мезеня.
— Должно быть таятся. — Предположил Кочень.
— Я дыма не чую. — Сказал Мирята и Лютобор только сейчас заметил, что в воздухе совсем не пахнет печной гарью, обычной для людского жилья.
Путислав не проронив ни слова, направил коня вверх по склону.
