Ромчик усмехнулся:
— Да, горькую…правду я тебе сказал. Надеюсь, не обидел. Кому-то другому во веки веков не сказал бы. Но ты поймешь. Ладно, не бери дурного в голову. Беги, работай.
Вернувшись утром домой, Алена принялась обдумывать вчерашние слова Ромчика. Первая реакция неприятия прошла. Чем больше она об этом думала, тем больше убеждалась в Ромчиковой правоте. Приходилось соглашаться с ним, что и начальство она в глубине души презирает и девчат сторонится. Никто ей не интересен, кроме Аллы и Полины. Со старшей ей было просто неуютно, она не знала, о чем с ней можно говорить, кроме работы. Интересоваться ее семейными делами? Но ей это в самом деле не интересно. Касательно заведующего, то к нему у Алены двойственное отношение: с одной стороны она признавала его авторитет как профессионала и его обьективность применительно к ней, с другой не могла избавиться от сложившегося у нее комического образа. "Но что я могу поделать? Притворяться? Лицемерить? Действительно, я не от мира сего. Быть мне изгоем на судьбе написано".
Они сидели и слушали любимые записи Аллы, запивая музыку пивом. Жара еще не спала, хотя приближение осени уже чувствовалось.
— Не боишься ехать? — Спросила Алена.
— А чего мне бояться? Как ты любишь говорить: "лес я знаю, секс люблю". Самое время попробовать что-то новое. В крайнем случае, вернусь. А так — новая страна, новые люди. Глядишь, что-то заработаю. Да не пропаду, не те времена. Да и характер у меня такой, мне расслабляться нельзя, все время быть в тонусе нужно. Мне кажется, тебе тут сложнее будет, чем мне там. Прости, что лезу не в свои дела, но… отослала бы ты Ромчика куда подальше…пока не поздно. Не повторяй моей ошибки…
"Поздно, подруга, поздно. И я иду за тобой след в след." — Подумала Алена, а в слух сказала:
— Да ты права, сама об это подумываю. А…про Ромчика… Тебе кто-то сказал?
— Нет, нет, успокойся. Никто ничего не знает и не говорит. Наблюдательность и интуиция, а также дедуктивный и…какой там еще метод? В общем, чисто мои наблюдения. Знаешь… Вроде как мне напутствие тебе сказать надо, как старшей во возрасту, предупредить о чем-то. А вот что сказать, о чем предупредить сама не знаю…
— Давай просто поделаем друг другу удачи!
— Давай, удача нам пригодится!
Они чокнулись бокалами.
Алла уже уволилась и дней через десять уезжала за границу "на должность гастербайтера", как она говорила. О деталях, как всегда, она умалчивала. Алену позвала на прощанье выпить пива.
— Сына-то успеешь повидать?
— Конечно, он завтра приезжает в отпуск. Квартиру ему оставляю. Сам решит, что с ней делать. Думаю, подыщет квартирантов на первое время, а там видно будет.
Распрощались. На память Алена увозила диски с музыкой и еще один учебник психиатрии.
Советом Аллы Алена воспользоваться, даже если и захотела, то не успела бы. Ромчик ушел в отпуск и в отделение не вернулся. Ушел на пенсию заведующий диспансером и Ромчик занял его должность.
Алена долго ждала звонка, но его не было и не было. Наконец, не выдержала, позвонила сама. Ромчик вроде, как-бы обрадовался звонку. Стал расспрашивать про новости отделения, про сотрудников и даже про больных-старожилов. Говорили о том, о сем, пока Алена не спросила его в лоб, не желает ли он встретиться. Не желал. Извинился, что не прояснил "этот вопрос" с ней раньше. "Пока не могу". Цену этому "пока" Алена уже знала.
Поначалу она утешала себя вычитанной где-то цитатой: " то что было один раз может повториться, а то, что было дважды, повторится и в третий раз". Но в глубине души она знала, что не повторится. И ей надо учиться жить с этим знанием.
Сезон расставаний закрыла Полина. Нежданно-негаданно она тоже засобиралась уезжать. С Лешиком они уже вполне легально сожительствовали и он надумал открывать филиал их новой фирмы в соседнем городе, откуда был сам родом, где жили его родители и где проходила крупная автомагистраль, что было актуально для его бизнеса.
Полина была вся уже там, на новом месте, говорить могла только о своем. Смятения чувств у подруги она даже не заметила.
— Ой, Аленка, как я скучать буду за тобой, уже сейчас чувствую. Звонить буду каждый день, наверное. Вот, заранее извиняюсь за назойливость.
И тут же продолжала щебетать про новый дом, про родителей Лешика ("такие милые старички").
"Да, похоже, моей единственной подругой останется тетка"- иронизировала про себя Алена.
Лето постепенно уходило. Задули осенние ветры, в старой колокольне что-то гудело. В сестринской разговоры шли об осенних заготовках, коммунальных платежах, который опять повысились, о новом школьном сезоне, кому и в какую копеечку обошлось отправить своих чад в очередной класс. Алена тоже могла рассказать и про спортивный лицей и про ее покупки в "секонд хенде". Но от нее таких рассказов не ждали, к ней, как слушателю не обращались, и если она оставалась с кем-то вдвоем, разговор иссякал. Исключением была ее смена — Михайловна и Настена. Но и они настолько привыкли к ее отчужденности, что им и в голову не приходило расспрашивать ее о делах и проблемах. За ужином и в периоды безделья говорили больше про отделенческие новости, про больных и их родственников, которые нередко доставляли персоналу больше мороки, чем сами больные. Между собой Михайловна и Настена иногда о чем-то шептались, но Алене казалось бестактным вмешиваться в их разговоры.
Иногда Алена по собственной инициативе общалась с больными. Всегда находились люди, которым хотелось высказаться, многие пытались через медсестру донести какие-то свои доводы, справедливо полагая, что врачу станет об этом известно. За каждым рассказом стоял человек со своей большой или маленькой трагедией. Эти рассказы вызывали жалость. В тоже время, Алена замечала за собой какую-то не то черствость, не то равнодушие, которое
