У Диноэла как раз в это время обострились его военно-психические болячки. Одним из самых ярко выраженных симптомов этого психоза была боязнь одиночества и необходимость делиться и высказываться. Речи Дина были, как правило, темны по смыслу, отрывочны и произносились зачастую с пьяных глаз – хотя, надо признать, самоконтроля Дин не терял ни в каком состоянии. И здесь следует отметить одну немаловажную деталь: несмотря на весь свой душевный раздрай, Диноэл отнюдь не утратил запредельного самомнения и, верный давнему обыкновению, желал потрясать своими жалобами и кошмарами особ максимально достойных и авторитетных. Случайная аудитория его не устраивала.
В ту зиму самым знаменитым в Лондоне считался салон герцогини Корнуолльской, и Дин предпочитал пить именно там, глядя в пронзительные и одновременно всепонимающие глаза прославленной красавицы-хозяйки. Ах эти черные, внимательные глаза и, само собой, аромат власти, который аура герцогини источала в страшнейшей концентрации. Это было как выстрел из стартового пистолета, тем более что герцогиня в ту пору еще только стояла на пороге тридцатилетия, она была красива редким типом красоты, фигура ее вполне укладывалась в определение «песочные часы» со всеми необходимыми излишествами – излюбленный тип Диноэла, – а беспощадно одолевавшие общество модные веяния позволяли в значительной степени увидеть ее ноги. Нет слов, ноги заслуживали внимания. С другой стороны, Хонни своим изощренным чутьем стервятника мгновенно уловила дух чужого несчастья, то есть той самой почвы, на которой она могла выступить в своей любимой роли феи-спасительницы и духовного лидера. А поскольку на сей раз перед ней оказалась личность яркая и по всем статьям незаурядная, то и роль должна была выйти блистательной, и уж конечно, затмить неудачу с этим неподатливым бристольским чурбаном.
Диноэл сразу же понял, что перед ним патологическая лгунья и отпетая актриса, у которой актерство было одновременно и сутью ее натуры, и острейшей, буквально наркотической, потребностью, да еще вдобавок с неодолимой тягой к миссионерской деятельности. Но его это мало обеспокоило. Он буйно изливал душу, герцогиня темпераментно сострадала. Однако аппетит у Анны Корнуолльской в ту зиму разгулялся не на шутку. Она решила, что настал ее звездный час, и потребовала у мужа развода.
Тут, однако, возникала серьезная проблема. Реакция чудака и затворника Олбэни, согласие которого и открывало путь всем великим свершениям, была совершенно непредсказуема. С одной стороны, герцог слыл человеком мягким и интеллигентным, но с другой – болезненно принципиальным, а кроме того, мужественным и бесстрашным. Как-никак, Олбэни прошел с Ричардом все походы, начиная с самого юного возраста, и, как утверждали, вполне достойно владел конем и мечом. Диноэл в смысле фехтовального мастерства ничего выдающегося не представлял, но в сорок седьмом он бы без колебаний вышел и против всех чертей ада – впрочем, оставалась надежда, что рубка не начнется уж сразу от порога. Другими словами, Дин решил, что предстоит нешуточный мужской разговор. В те годы это казалось ему очень важным. Что ж, в чем-то, пожалуй, он был и прав.
* * *Особняк хозяина Корнуолла оказался небольшим замком, истинным детищем одиннадцатого века, когда благополучие жилища во многом зависело от толщины стен и удачного расположения бойниц. Впрочем, внутренний дворик уверенно демонстрировал достижения уже куда более позднего стиля.
Очень маленькая, но очень высокая комната с четырьмя столь же высокими окнами и сводчатым потолком, стены были пронзительно белы и пусты, что наводило на мысль о монастырской келье. Пол составляли разномерные серые плиты из грубо тесанного камня, справа от двери стояла темная конторка с разложенными письменными принадлежности и открытым фолиантом, рядом – небольшой столик и два кресла без спинок в греко-романском стиле. Более ничего не было.
Охватив это аскетическое убранство одним взглядом, Дин, во-первых, изумился, во-вторых, успел подумать: «Кажется, едрить твою, понимаю, почему она от него сбежала», но особенно размышлять было некогда – навстречу ему с приветливой улыбкой шел молодой человек, одетый в непривычное длинное и складчатое одеяние.
Герцог Олбэни Корнуолльский был коренаст, плотен, уже тогда носил аккуратно подбритую и выстриженную бородку, и его серые глаза, казалось, излучали неиссякаемое дружелюбие.
– Здравствуйте, любезный сэр, – с живостью заговорил он, протягивая Дину сразу обе руки. – Много, много наслышан о вас и, право странно, что мы до сих пор не встретились. Однако я читаю в ваших глазах удивление?
«Еще бы, – подумал Диноэл. – У них что, в Бристоле, все мужья так встречают любовников своих жен?»
– Вы правы, герцог, – ответил он, учтиво кланяясь. – Я несколько ошеломлен той обстановкой, в которой застаю вас.
Корнуолл радостно засмеялся:
– Прекрасно понимаю вас, сэр Диноэл. Молва рисует меня книжным червем, чудаком-библиофилом, и вы, конечно, ожидали увидеть меня среди книжных завалов. Но нет, нет. С недавних пор я разделил кабинет и библиотеку, чтобы, как лучше выразиться, очистить мысль, чтобы рука не торопилась схватиться за близлежащий том и оставалось время поразмыслить… Назовите это слабостью, если мне для подобной отваги потребовалась каменная стена! Но в любом случае моя библиотека к вашим услугам, охотно все вам покажу.
– Благодарю вас, герцог, предложение чрезвычайно заманчивое. – Диноэл еще раз поклонился, думая в это время: «Какая там, к черту, дуэль на мечах, еще в глаз ему попаду… Наверное, стреляться – пальнем по разику в воздух, и все дела». – А сам тем временем продолжал: – Но все же главная моя цель – кажется, я нарушаю этикет, но простите чужестранца – услышать ваши личные суждения. Похвально, когда ученый муж превзошел множество трактатов, постиг сочинения авторитетов прошлого или даже на собственном опыте подтвердил, что не все золото, что блестит, а сани надо готовить летом, – но, согласитесь, открытием это не назовешь. Гораздо ценнее его собственные духовные приобретения, неважно, велики они или малы, главное – это его личные находки, ведь никто до него этого не говорил и не описывал… Интеллектуальный эксклюзив, – добавил он. – Я бессовестно пользуюсь выпавшим мне везением – признаюсь, я впервые встречаю живого, так сказать, действующего философа.
«Ну да, – подумал Диноэл, – он же какой-то там
