Хонни не утратила присутствия духа и на оставшиеся в ее распоряжении средства продолжала разыгрывать добрую фею, ненасытно впитывая восхищение всевозможных «несчастненьких», которых она выискивала, руководствуясь безошибочным нюхом старой гиены. Напрямую следуя собственному вкусу, она и впрямь попыталась стать верховной жрицей мутной полувосточной секты, но ей и тут не повезло – братья и сестры предпочли видеть на посту гранд-мастера иной авторитет. Медновласую красавицу начали преследовать некие таинственные хвори, пошли даже слухи о ее смерти – якобы герцог Корнуолльский забрал ее тело, повез в фамильную усыпальницу, и за казнью мятежного Нортумберленда-младшего, которую королю Ричарду пришлось провести в великой спешке – шло наступление французов – Олбэни наблюдал прямо с телеги с гробом жены. Но нет, вздор, не было ни гроба, ни телеги, но что достоверно известно – именно в это время в судьбе Анны начались любопытные перемены. Во всех отношениях живая, она вдруг стала владелицей массажно-косметического спа-салона в индийском стиле, быстро ставшего модным у знатных особ Лондона, ее стали замечать у служебных входов Уайтхолла и Хэмингтонской Канцелярии, и, что самое интересное, Хонни начала регулярно ездить в Алурское графство, в озерную резиденцию его величества на остров Челтенхэм. И ныне, несмотря на то что ее репутация сохранила некоторый скандальный оттенок, считалось, что экс-герцогиня делает недурную карьеру.
Олбэни продолжал мирно и успешно править Корнуоллом и своим хотя и добродушным, но неуклонным противодействием драконовско-инквизиторским затеям епископа Бристольского и Отенского Джозефа завоевал симпатии местного сообщества друидов.
Языческие настроения народа холмов были чрезвычайно сильны, и, хотя Олбэни считался «своим», он все же был представителем королевской власти, и друиды прониклись к нему доверием далеко не сразу. Особенно язвил и одолевал его насмешками их глава – несносный мальчишка, как называл его герцог, которому тот время от времени являлся на «ритуальных пикниках» – городов друиды не признавали. При ближайшем рассмотрении нахальный мальчишка оказался нахальной девчонкой – заблудшей овечкой из старинного рода Черруэллов. Сменив однажды гнев на милость, она предложила Корнуоллу и самому стать друидом, пройдя необходимый обряд инициации. К тому времени их взаимные симпатии уже зашли достаточно далеко, и либеральный герцог согласился. Пылкая жрица провела церемонию посвящения с таким воодушевлением, что в итоге на свет появился ребенок – будущий граф Роберт. Увы, его рождение оказалось для матери гибельным, и, завидев неотвратимый конец, Олбэни помчался к епископу Джозефу, чтобы спешно зарегистрировать брачный союз.
Но у святого владыки уже переполнилась чаша терпения, он был дико зол на ввергнутого в ослепление правителя и, решив отыграться в выгодной для себя ситуации, решительно отказал. Корнуолл грустно кивнул, встал и, не проронив ни слова, пошел к дверям. Никак не ожидавший такого поворота Джозеф растерянно уставился ему вслед. Ум епископа огненной спицей прожгла догадка, что сейчас этот вздорный парень поскачет прямиком в Лондон, к королю, который есть глава англиканской церкви и лучший друг Корнуолла-старшего, в полном восторге от выходок Корнуолла нынешнего, а веротерпимость его величества потрясает мир, а многие казематы Тауэра построены ниже уровня Твидла, и поэтому в них царит ужасающая сырость.
– Не спешите, сын мой! – закричал епископ, даже не додумав мысль до конца. – Разве мы не можем договориться? Блаженны миротворцы!
Так состоялся брак, продолжавшийся менее суток, юный Роберт одновременно осиротел и стал наследником герцогской короны, к теперешнему моменту превратившись уже почти в юношу, болезненного, но необычайно одаренного, и, вслед за отцом и дедом – любимца его величества короля Ричарда.
* * *Корнуолльский властитель освободился от плаща, оставшись в чем-то наподобие сложно выстроченной тоги, и прошел в гостиную. Внешне он поменялся мало, разве что природная склонность к полноте заметно давала о себе знать, и уж точно, годы ни в малейшей степени не повлияли на его характер. Олбэни по-прежнему оставался внешне рассеян и неизменно доброжелателен, а внутренне – все так же несгибаемо предан своеобразным принципам разума и справедливости. Людям с подобным коктейлем терпимости и убежденности в душе, вероятно, следует становиться священниками и миссионерами. Диноэла в его присутствии охватывало едва ли не мазохистское нежелание врать. Контактер торопливо натянул один из своих официальных черных свитеров и сбежал с галереи.
Они заговорили одновременно:
– Друг мой, вы в Лондоне!
– Вы вернулись!
Они даже радостно потрясли друг друга за плечи. Дин тут же развернул свое любимое гостевое кресло.
– Садитесь же и немедленно рассказывайте. Секунду, вино… Вы все еще пьете тот сладкий ирландский ликер? Кстати, вот новейшая текила, в этом сезоне все от нее без ума, на мой вкус горьковата… Итак, какие же у вас новости?
Герцог покачал головой:
– Боюсь, вы все уже слышали без меня.
– Да, город просто бурлит слухами. Как приятно вновь услышать корнуолльский акцент… Я не сразу поверил… и простите, что начинаю со сплетен. Но что за диво? Друг мой, вы женитесь!
– Признаюсь, я и сам не очень верю. Не скрою, для меня это нежданный поворот судьбы, почти что чудо. И уж точно я не знаю, как об этом рассказывать. Вы по-прежнему не верите в любовь?
«Господи, – подумал Дин, – если бы я мог представить себе свою совесть, ручаюсь, она бы выглядела, как Олбэни Корнуолльский».
– Я верю в любовь, просто я понимаю ее иначе, нежели вы, мой друг. То, что рядом со мной находится женщина, для меня естественное состояние природы. И, видимо, я каким-то образом внушаю эту естественность окружающим, так что и женщины – вероятно, определенного рода – ощущают вакуум моего одиночества и спешат как можно скорее его заполнить. Чтобы не искажать для себя картину реальности. Как вы понимаете, ни моей заслуги, ни тем более какого-то романтизма здесь нет – но что поделаешь. Однако я перебил вас.
– Нет, нет, все это очень интересно для такого чудака, как я. Понимаю, о чем вы говорите. Как это характерно для нашего мира – вы протягиваете руку, берете, и никто с вами не спорит, потому что чувствует ваше право… Но нет, со мной и в самом деле все иначе. Я был искренне очарован, мы вели долгие беседы, гуляли, и однажды она приехала ко мне в Корнуолл, в Труро… нет, этого не расскажешь. Моему смятению не было предела – это ясно, разница в возрасте, мне уже не двадцать лет, мне даже уже не сорок… Но вот – невозможное оказалось возможно. Я утешаю себя одним – когда я ей надоем, она меня
