– Мистика, – изумился Дин, – у меня дома ковер с таким же рисунком. Такие же четверные птички. Что это может значить?
– Как же мы вымазались! – ахнула Мэриэтт. – Где ты так прислонился? Я такая же? – Она бросилась к зеркалу. – Срочно мыться! Да, и прости за беспорядок.
Но в царстве шампуней, кремов, сверкающего кафеля и хрома Диноэл поймал ее за плечи, посадил рядом с собой на край ванны и обнял.
– Послушай, чумовая девчонка, может быть, еще не поздно все вернуть.
– Ты это из-за Олбэни? – отчетливо холодея, спросила она.
– Нет. Я, разумеется, свинья, совесть и все такое, но речь не об этом, Олбэни взрослый человек, и ничего особо страшного мы с ним не сделали – уж извини, сужу по своим походным меркам. Нет, дело в тебе. Я втягиваю тебя в мутную историю с непредсказуемым концом. Не в моих правилах подставлять чужую голову. Чертов Ричард, он в своем сценарии расписал, что мне на все наплевать, лишь бы добиться цели. А мне не наплевать. Потому что ты слишком много для меня значишь – уж не знаю, как это вышло.
Мэриэтт облегченно вздохнула и, рискуя потерять равновесие, повернулась к нему.
– Может быть, ты прав, может, и вправду есть какой-то сценарий, но, если по этому сценарию мы с тобой вместе, я не стану с ним спорить. И не в моих правилах – у меня тоже есть правила – бегать от своей судьбы. Решай сам: если я тебе нужна, я твоя, и будь что будет.
Ей вдруг вспомнились размашистые белые буквы на Грэйвсендской стенке.
– Знаешь, мне давным-давно объяснили одну истину: если твердо знаешь, куда ехать, зачем возвращаться?
– Мы сейчас свалимся в эту ванну.
– Не свалимся.
Дальше разговор перешел в стадию неразборчивых звуков, которые можно перевести так: «Что ж, пляшем дальше под ту же дудку». – «Я очень даже не против плясать под эту дудку»; вклинивались разной длины паузы и не слишком вразумительные реплики:
– Помоги мне снять это платье, мучение эти наряды… Дай мне две минуты привести себя в порядок… Мы затопим соседей, у меня есть соседи… Теперь слушай меня. Знаешь, почему женщины обнимают мужчину за шею? Они этим говорят: я не защищаюсь, можешь брать меня за все места, за какие хочешь… и вообще… Осторожно, дверь…
– Как тебе удается быть такой тоненькой при всей твоей роскоши?
– Н-н-н-не-ет, за последний год я разъелась, как корова… Но тебе нравится?
– Безумно.
– Это самое главное… Если захочешь, я похудею… Нет, лежи на месте…
Этого момента, надо сказать, Диноэл боялся – ему было известно, как близкие контакты третьего рода, бывает, напрочь разрушают все волшебство любовной магии, несмотря на то что его запросы в этой области были довольно непритязательны. Но нет (ах, эти узкие лодыжки, тяжелые груди, обольстительная талия, толстенная, разъехавшаяся коса – многосложное чудо, созданное чьими-то немалыми усилиями – и, главное, эти завораживающие колдовские глаза!), все пошло совершенно так, как надо, словно само собой, переход в физическую фазу не потребовал никакого декодирования, и не нужно было пускать в ход разные технические приемы (он ненавидел смешение секса и спорта) – короче, боги самым недвусмысленным образом благословляли их союз. Накатившее счастье расслабило их настолько, что после бессонной ночи, пережитой обоими, парочка погрузилась в бессовестный и беспробудный сон.
Диноэл проснулся первым и некоторое время смотрел на изгибы ее тела среди хаоса простыней. Мэриэтт немедленно подняла голову и осторожно помотала руинами загубленной косы.
– Удивительные зрелища можно видеть, если проснешься пораньше, – сонно пробормотала она. – Это правда ты?
– В некотором роде. И что в самом деле удивительно – сегодня никто не пришел.
– Не пришел кто? Ты ждал гостей?
– Не пришли мои призраки, мои ночные посетители. Знаешь, как давно такого не было?
– Это у тебя с тех пор, ну, с тех опытов по вживлению в искусственный организм?
– Да. После такого даже как-то неловко оставаться в своем уме. Ну и война тоже добавила. Она, знаешь ли, никого не отпускает.
– И кто к тебе приходит?
– Они все умерли. И каждый меня в чем-то обвиняет – то ли сон, то ли бред…
– Господи… И твои красавицы не могут тебе помочь? Я расту в собственных глазах… Ты тоже меня удивил. Ты стонешь во сне точно так же, как мой отец.
В сумрачном мартовском рассвете, углубившем тени глазниц, она казалась много старше своих лет. Синие глаза стали темными, и в лице проступило даже что-то грозно-решительное, так что Диноэл полностью оценил силу волшебных превращений облика Мэриэтт, так восхищавших Замшевого Салли.
– Как тебе удалось загореть? – спросил Дин. – Я-то думал, что в гуще Средневековья ты натуральная Белоснежка. Солярий?
Мэриэтт передернула плечами:
– Солярии есть, но я не люблю всего этого ультрафиолета. Я беру глидер и летаю в северную Африку, на побережье – там потрясающие места, громадные каменные террасы, и ни одного человека на сотни миль.
– Там пираты.
– Я ни разу никого не встретила.
– Повезло… Ладно, послушай меня… я серьезно. Еще раз. Я делаю тебе официальное предложение.
– Не слишком рано?
– Я вообще ранняя пташка. Итак, ты готова?
– Боже, я вся дрожу.
– Правильно дрожишь. Я урод и асоциальный тип. Но я хочу тебя, и еще хочу, чтобы каждый день, утром, вечером, не знаю когда, я мог видеть перед собой эти вот глаза. Слушать твой голос и твои нравоучения. Хочу, чтобы ты жила в моем доме, – надеюсь, он тебе понравится. И ради этого я готов на очень и очень многое – лишь бы ты согласилась.
Мэриэтт перекатилась на бок и осторожно провела пальцем по его шее вниз от подбородка и дальше по груди.
– Хочется спросить, почему именно я, но это дурацкий вопрос… Я знаю, что нравлюсь тебе, это чувствует любая женщина. И знаю, что ты говоришь искренне. И еще мне страшно жаль тебя, потому что ты несчастный человек с очень несчастной судьбой. Разумеется, я согласна. И надеюсь, что мы не будем ссориться из-за того, кому мыть посуду.
– Как это?
– Это любимая поговорка дедушки. Звучит примерно так: любовь, страсть, а потом люди расходятся из-за того, что не могут договориться, кому мыть посуду.
– У меня есть посудомоечная машина.
– Господи, мне вдруг захотелось закурить… Ты никогда не курил?
– Курил, но бросил.
– Я пробовала начать, но как-то не пошло… Ладно, хорошо… Спрашивай, о чем ты хотел спросить. Нет, подожди. Я же вижу, тебе нужно что-то узнать, но ты не решаешься. Спрашивай, не бойся, я же все понимаю.
– Вот теперь мне совсем не хочется втягивать тебя в свои дела.
– Дин, мы же взрослые люди. Это неизбежно. К тому же, насколько я поняла, мы собираемся жить вместе. Говори, здесь уж точно нет подслушивающей аппаратуры.
– Аппаратура здесь есть, – медленно проговорил
