Агнесса вошла в гостиную. Никакие смены габаритов не повлияли на ее царственную осанку.
– Смотрите-ка, вот они, явились, не запылились, – приветливо проворчала она. – Главный лондонский лоботряс… Не позови я тебя, так бы и не удосужился навестить старуху… Да и ты, матушка, что-то совсем меня забыла. Садитесь, голубки, плохо я вас вижу… Совсем уж было ослепла, но Ричард сделал мне операцию… на оба глаза, вроде стало полегче. Все равно в правом плавает муть, мусор, и совсем справа – какая-то палка. Но когда они расходятся в стороны, я уж научилась подлавливать, вижу этим глазом вполне прилично…
Вслед за гостями Агнесса тоже с кряхтением опустилась в кресло.
– Люси, не видишь, где там моя скамеечка? Ноги мерзнут, никогда со мной такого не было… Считается, что в моем возрасте положено думать о Боге. Но что о нем думать? Кто знает, чего хочет Бог? Епископ Кентерберийский со всеми своими книгами? Он такой же человек, как и все. Бог, что ли, ему объяснил, чего он хочет от нас и для чего? Мы не знаем и не узнаем, куда Он нас ведет и зачем, кто ему милее, и милее ли ему кто-нибудь. Не удивлюсь, если он вообще махнул на нас рукой и забыл. Впрочем, я им завидую, этим полоумным верующим. Блажен, кто верует, для меня в будущем реальна только могила… По этому случаю говорят – радуйся сегодняшнему дню! Веселенькая радость, как у заключенного, в камере с видом на эшафот! Радуйся, дескать, что не сегодня. Я была еще девчонкой, когда поняла, что все эти мудрые старцы – просто замшелые пни, но сказать об этом было нельзя – надо же, какая непочтительность! Я ждала много лет, чтобы сказать всем этим старым перечницам – дураки вы были, дураками и остались. Теперь вот меня называют чокнутой старухой – зато, по крайней мере, слушают. У старости свои преимущества – жаль, что и она кончается.
– Агнесса, – покачал головой Дин, – боюсь, что вы в шаге от того, чтобы впасть в благостность – а оттуда дороги уже нет. Если вы это сделаете, я с вами навсегда раздружусь.
Агнесса фыркнула.
– Эх, жаль не могу сказать, что я тебе в матери гожусь… А кстати. Я знаю о твоем происхождении, Диноэл, но давно хотела спросить: была ли такая женщина, которую ты мог бы назвать матерью?
– Безусловно, – кивнул Дин. – Элизабет Тинсколл, автор меня, так сказать, как проекта. Она первая отнеслась ко мне по-человечески. Это была чудесная женщина, она очень многому научила меня, и самое главное – смотреть на вещи с юмором. Например, она пожелала, чтобы я сплясал на ее похоронах.
– И ты это исполнил?
– Да, возле самой могилы.
– А под какую музыку?
– Гимн чероки. Она его очень любила. В кельтском варианте. Со скрипкой, волынками и хором.
– Замечательная женщина, – восхитилась Агнесса. – Жаль, что мы не были знакомы.
Она призадумалась или сделала вид, что призадумалась, и хитро посмотрела на гостей.
– Ну, что вы собираетесь делать, голубки? Натворили вы шума. Но я вас понимаю. Признаюсь честно – не люблю Олбэни, уж больно он идеальный да задумчивый. Мужчина должен быть храбр, вонюч, лицом чуть краше сковородки и бегать не по врачам, а по бабам. И что это его подмыло, какая из вас пара? Философствовал бы в своей келье… А ты? Ты ведь контактер, мой дорогой? Мужчины и женщины – это две разные цивилизации. Наверное, даже враждебные цивилизации, но они жить друг без друга не могут, вымрут, частая ситуация… Им пришлось выработать систему знаков, свод дипломатических правил для вынужденных контактов. Ваша задача простая – не нарушать этих правил… если, конечно, вы их знаете. Это, знаете ли, грустная картина, когда в семейной жизни один играет по правилам, а другой – без. Запомните мои слова, я жизнь прожила, знаю, что говорю…
– Агнесса, мы оба понимаем, на что идем, – вставила Мэриэтт.
– Не перебивай, а то собьюсь, я так хорошо все придумала! – шикнула на нее старая графиня. – Вот ты, скиталец, ты готов вылезти из этого своего плаща, повесить его на гвоздь и стать семейным человеком? Ты привык разгадывать загадки всяких там звезд, мы и названий-то их не слыхали… Ты точно знаешь, чего хочешь от семьи? В твоем возрасте пора бы… Вы оба какие-то странные, какие-то записные одиночки… Ты, красавица, ведь ты так и не стала англичанкой, твой дом – Хэмингтон, ты по-прежнему гостья. А там, дома, тебя кто-нибудь ждет? Ты и впрямь хочешь семьи, вот этого самого очага? Наука ревнива, я не ученый, но это хорошо понимаю, твои микроскопы могут тебя и не отпустить… Подумайте, на какие уступки вы готовы пойти? Стоит ли для вас эта игра свеч?
– Агнес, да что вы все нас пугаете, от чего придется отказаться? – непочтительно ответил Диноэл. – Я все жду, когда вы перейдете к объяснениям, насколько мы друг другу подходим или не подходим.
Агнесса гневно хмыкнула:
– Вот уж чепуха! Пора бы тебе знать, мой милый, браки совершаются на небесах, тут всякая логика бессильна. Сколько мужчин и женщин прожили вместе до глубокой старости, народили детей, а казалось, их друг к другу и подпускать-то не стоит… А сколько пар, про которые говорили, что они Богом друг для друга созданы, переругалось и передралось в первый же год и прокляли друг друга на вечные времена, если не похуже? Подходим… Этого, мой дорогой, никто вовек не угадает. И что будет через десять лет, когда у вас обоих характер поменяется? Много от меня хочешь…
Мэриэтт посмотрела на Дина и по его взгляду поняла (она уже научилась читать его взгляды), что он увидел нечто и внутренне подобрался, будто перед схваткой. Мэриэтт предостерегающе положила свою руку на его (и почувствовала неожиданную радость от того, что у нее есть право на такое движение), но он уже заговорил.
– Знаете, за что я вас люблю, Агнесса? – спросил он. – Вы добрый
