– А если не избавят? Через неделю он будет уже на границе Глостершира, а года через три объявится вот под этими стенами со стотысячным войском! – В ту минуту Том даже не подозревал, как далеко и верно заглянул в будущее. – Кого туда послали?
– Туда поехал Хэтч и его люди. Но, признаюсь, я не очень верю в успех. Для тамошних дебрей нужна целая армия.
– Уилл, Уилл, вы же понимаете, это претендент на престол! Что скажут в Лондоне?
Уилл покачал головой.
– Не знаю, милорд. В любом случае я не хотел бы оказаться на месте того, кто его догонит.
* * *Для подъема Ричард не стал прибегать ни к каким альпинистским трюкам, он с детства знал тропу, которая позволяла обойтись без крючьев и карабинов. Более высокая точка двуглавой вершины была сдвинута на юг, панорама перекрывалась нижним балконом, так что лучший обзор открывался именно с него.
Высота скрадывала глубину уступа, и, казалось, поворот Твидла был прямо под ним. Сентябрьские облака висели низко и скрывали западную, выходящую к морю, самую широкую и полноводную часть, некоторые даже утверждали, будто в особенно ясные солнечные дни отсюда можно было различить на правом берегу, у самого горизонта, башни и шпили Бристоля. Но сегодня сквозь слоистую муть едва проглядывала широта водной глади. Зато правее облака разошлись, и простор южного Бернисделя открывался во всем великолепии осеннего дня: изгиб могучей реки, сходящиеся и расходящиеся протоки, рассекающие темные, со вкраплением золота, леса со всех сторон, с текущими по ним туманами, теряющиеся за неразличимым горизонтом; мохнатые шапки островков левобережья и белесый клин Хармагидских полей. Выступ горы закрывал восток, и котловины Тимберлейка видно не было, но Ричард сумел разглядеть черную проточину самого северного из гротов и узкий треугольник Челтенхэма на фоне серых скал левого берега. Остров смотрелся как обломившийся наконечник стрелы, упавший посреди водной шири – с острием косы Ежиного Носа, – даже отсюда можно было разобрать профиль ежиной головы со встопорщенными иглами и шишечкой носа – будто зверек спустился попить, да так и задремал у воды. Правда, западный ракурс открывал заодно и кусочек следующего, Садового мыса, так что можно было подумать, будто у ежа образовался изрядный флюс.
Злодействовал ветер, и Ричард быстро начал замерзать, набегающая влага в глазах отозвалась откровенной болью. «Прекрасно понимаю, – подумал он, – почему философы в такие минуты отправляются общаться с природой. Именно тогда она и показывает, насколько ей безразличен человек и всякие абстрактные представления у него в голове. Передеритесь, свихнитесь от своей философии, захватите власть, плюньте на власть, умрите – все равно будет этот ветер, эти облака и эти горы. Ну брошу я все, уеду, и не станет такой страны, как Англия, будет черт-те что, хаос, неважно, но останется река, дикий этот простор, пусть и будет он называться по-французски… А все эти Джоны, Дики, Томы и прочие недоделанные уроды? Вместо одной войны они погибнут на другой, вот и вся разница. Сильно их волнует, на каком языке будут разговаривать их дети?
А я стану тем, чем должен стать – ученым, может быть, даже знаменитым…»
«Потому что можешь украсть свои открытия», – шепнул ему внутренний голос.
«Нет, нет, я обойдусь без этого, пусть я просто буду заниматься любимым делом. И… и что?
А то, что больше никогда не увидишь ни этих гор, ни этого леса, французы вырубят его, и вместо Челтенхэма ты будешь смотреть на диплом ЛКБ в рамке. Ты будешь крутить ручку микротома и микрометрический винт и знать, что нет больше Англии, потому что ее сыновья променяли отчизну на печеночный ацинус. Но что это за чувство? Химера патриотизма? Отчизне такое же дело до ее сыновей, как до меня этому ветру! Перед кем, перед чем я собираюсь держать ответ? Вздор, вздор!»
Но не было уже больше сил противиться бессмысленному, атавистическому чувству, Ричард понял, что разум проиграл в этой схватке и придется уступить. Он с трудом разодрал смерзшиеся губы.
– Я не уеду, – заорал он, радуясь, что может не сдерживать мощи своей глотки. – Вы слышите? Я не уеду! Будь что будет, я остаюсь!
* * *Но одно дело темпераментно покричать с Джевеллинской вершины, другое – отыскать реальные пути осуществления своих планов. Тут дела Ричарда обстояли из рук вон плохо.
Юный герцог Глостерский задумал, ни много ни мало, спасти отечество, направив ход истории в другое русло. Его предки старались по возможности избегать подобного, но Ричард придерживался более современных взглядов. Ныне ему предстояло это новое русло выбрать – и еще при жизни его деда такой выбор не представлял никакой проблемы.
Считается, что история не терпит сослагательного наклонения. Проводники с полным правом могли плюнуть в глаза любому из предполагаемых авторов этого изречения. Еще как терпит. Все исторические «если бы да кабы», эти «родись бы он на год позже», «выиграй он тогда», «проиграй он тогда» давно и многократно осуществились в бессчетных множествах миров. Договорись с Проводниками – собратьями по цеху, – и ты все узнаешь, а многое и увидишь собственными глазами: и самого себя на троне, и своих врагов на эшафоте перед плахой, только знай вникай, как и почему такое стало возможным. А возможно все, все самые фантастические сочетания, все без исключения представимые призы истории уже разобраны липкими от крови пальцами владык и героев.
Выбрав же необходимый сценарий, не напутай с точками ветвления, узловыми моментами, которые, как железнодорожные стрелки, определяют путь твоего локомотива. Это может быть что угодно – и грандиозное сражение, и вовремя поднятый на балу платок. Совпали точки – все нормально, ты идешь по верному маршруту, а между ними может быть, как у Римана и Лобачевского, сколько угодно соединительных и в целом относительно прямых линий. Не совпали – все, ты вышел из сюжета и либо въехал в другой, либо вообще пошел напролом своим, особым, возможно, нигде не описанным путем. В таком случае утешайся тем, что сам, возможно, послужишь иллюстрацией к сослагательному наклонению для еще чьей-то будущей попытки.
Но тут-то и крылся корень проблем нашего самоотверженного патриота. Как пишет классик, сшутил же черт такую шутку, что как раз именно в это время необъяснимый, невообразимый скачок Тратеры одним махом лишил его всех тысячелетних лоций, всех дорог к бесценным архивам, а заодно и всех связей, какие могли бы помочь в столь бедственном положении.
Того, что успели в новом
