Добродушный великан Людвиг Саксонский собрал войска и двинулся на Уэльс. Немецкое войско вступило в долину Эймса, и здесь Людвиг увидел перед собой армию Глостера: пеструю десятитысячную стену уэльсцев и серый клин англичан, вооруженных так, что у саксонского короля потемнело в глазах. Весельчак Людвиг с запозданием осознал свой промах. Гуляка, фанфарон, любитель женщин и выпивки, он был отнюдь не глуп. Гораздо быстрее хитреца Лефевра, которому прочили славу второго Ришелье, саксонец понял, какая страшная сила появилась на политической сцене. Со всей любезностью Людвиг согласился на переговоры и без колебаний дал отвести себя в герцогский шатер, где с интересом уставился на удивительного мальчишку, устроившего весь этот переполох.
Короля усадили за стол, поставили перед ним стакан вина и положили сочиненный графом Роджером и переписанный глостеровскими каллиграфами договор.
– Подписывай здесь и здесь, – приказал Ричард. – Обильные выгоды для Саксонии. Вы, ваше величество, как я слышал, умный человек. Сунетесь еще раз в Уэльс, и я вам продемонстрирую всю свою фантазию в некоторых областях знания.
Людвиг с театральной медлительностью покосился на стоявшее невдалеке кресло – грубая, чем-то изъеденная деревяшка с высоким подголовником, стальным каркасом и подозрительными дырчатыми хомутами на ножках и подлокотниках. Без всяких пророчеств и голосов свыше ему стало ясно, кто в ближайшие годы будет определять политику Англии.
– Ваше королевское высочество, – с неподдельным чувством произнес Людвиг. – Уверен, мы с вами станем союзниками, а возможно, и очень близкими друзьями. Я не обману ваших ожиданий, – и взялся за перо.
Ричард кивнул – ход саксонской мысли его ничуть не удивил.
– Поговорим в Лондоне.
Спрыгнув наземь с коня среди своего истомившегося тоскливым ожиданием войска, король потряс пудовым кулачищем, уронив бесценные кружева на красный обшлаг с золотыми пуговицами:
– Ну, прусские свиньи, теперь я вам устрою!
Уэльские крестьянские вожди перевели дыхание, приосанились, посмотрели на овец, привезенных Ричардом в безвозмездный дар, махнули рукой и согласились на конфедерацию.
Заручившись согласием уэльсцев, Ричард вернулся в Англию, дошел до Эйвона и там, на Уикенхэмских бродах, занялся переправой армии на северный берег. Из Шотландии непрерывной вереницей тянулись обозы с провиантом и снаряжением, челтенхэмские фабрики клонирования и «промывания мозгов», доставленные и собранные кромвелевскими специалистами, работали сутки напролет. Время недомолвок и неопределенного выжидания в отношениях с Лондоном закончилось, Ричард разослал по городам и весям свой окончательный манифест. В нем он объявлял себя регентом Соединенного Королевства Алура, Корнуолла, Глостершира и Южного Уэльса под властью его величества всемилостивейшего Эдуарда Шестого и без иносказаний объявлял войну французским оккупантам.
«Англичанин, – писал Глостер – хотя писал, собственно, граф Роджер. – Встань и вспомни, кто ты, вспомни свое имя и свой долг перед отечеством». Роджер, правда, предлагал еще и откровенно издевательское продолжение: «Бог не даровал Англии ни Жанны д’Арк, ни генерала де Голля, но я их с успехом заменю», однако Ричард, мрачно засопев, отверг предложенный пассаж.
Дальше новоявленный регент обещал каждому крестьянину лошадь, корову и деньги на обзаведение, а дворянам – восстановление выплат по былому «Реестру служилого люда» времен Регентства и внесение в этот список любого, кто решится поддержать законного короля с оружием в руках.
В финале послания герцог метал громы и молнии и осыпал проклятиями тех, кто примет сторону французов – «будь он крестьянин, дворянин, знатный вельможа или священник». Им он откровенно сулил мучительную кару: «Знайте, предатели. В своем обозе я везу тысячу кольев. Это значит, что мне пришлось срубить тысячу деревьев, и я не допущу, чтобы такой ущерб для английской природы пропал впустую – каждый кол найдет себе применение, и многие – по нескольку раз.
Боже, храни короля Эдуарда.
Писано в Уикенхэме, лета одна тысяча триста двадцать восьмого от Рождества Христова, Ричардом Глостерским, Божьим соизволением Регентом Соединенного Королевства Великобритания».
Маскарад завершен, маски сброшены, дальше игнорировать шотландско-алурские выходки смутьяна-герцога стало невозможно.
– Глупый выскочка, – сказала королева Маргарита Лефевру. – На что он надеется? Как я понимаю, у него едва-едва восемь тысяч.
Министр с сомнением покачал головой.
– У него очень скоро станет гораздо больше – если он и впрямь располагает теми деньгами, которые обещает. Всякое мужичье валом повалит к нему, а у нас благодаря вашему брату нет возможности им помешать.
– Нет, нет, не может быть, он блефует. Гийом, накажите его. К тому же вы знаете этих мужланов – стоит им собраться, они тут же передерутся.
– Потому он и не спешит в Йорк, – отозвался Лефевр. – Мальчишка умен, и мне это очень не нравится.
– Соланж пишет, что встречала этого герцога в Париже и в Реймсе. Говорит, он прекрасно танцует и у него чудесный голос. Чего ему не хватало?
– Власти, – ответил Лефевр.
– Ги, ну посулите ему что-нибудь… он женат? Переманите его на нашу сторону… Как это некстати…
– Боюсь, ваше величество, мы опоздали.
В этот раз, предчувствуя надвигающуюся катастрофу, Лефевр не стал мешкать. Шестнадцать тысяч королевского войска – все, что в тот момент нашлось под рукой, – с максимальной быстротой направились к Уикенхэму. В основном это были немецкие рейтары и французская рыцарская кавалерия, охочие до военных игрищ сыновья родовитых семейств. Остановленные разливом Эйвона, они заняли Стратфорд и решили, подготовив переправу, передовым отрядом захватить аббатство, а утром, форсировав реку основными силами, взять сепаратистов в клещи выше и ниже по течению.
Апрельским утром над илистыми берегами Уикенхэма, заросшими ивняком, рогозом и остролистыми осоками, стоял густой туман, и вот со стратфордского берега лорды-федералы увидели над этим туманом фигуры своих друзей, которые отправились на ночную вылазку.
– Они на стенах аббатства, они подают нам знак! Постойте, куда они забрались, там же стены не такие высокие, там же сплошные руины… Да что с ними?
Туман понемногу редел, и перед лордами открылась ужасающая и безобразная картина. Их товарищи по оружию, еще живые, не стояли, а сидели на кольях, поднятых над развалинами аббатства. Ночная экспедиция провалилась.
Раздался вой, и золотая молодежь, разом потеряв соображение – кто уже в доспехах и при оружии, а кто и без, – принялась отталкивать свежеприготовленные плоты от берега. Началась беспорядочная переправа, которую герцогские пушки – последней модели, со сменными казенниками, – установленные по-корабельному, в три яруса, сделали чуть позже притчей во языцех. «Хуже стратфордской переправы», говаривали в Англии многие годы спустя, когда уже изрядно поистерлась память о кошмарном речном побоище.
Рейтары, оставшиеся на северном берегу, угодили под удар давно их поджидавшей конницы конфедератов – удальцы-федералы, рассчитывая разнести противника в пух и прах с наскока, не удосужились провести достаточно глубокой разведки. Словом, разгром вышел полный – не более восьмисот человек возвратились обратно в Лондон.
Лефевр угадал: весть о том, что сын прежнего регента, защитник былых английских традиций смешал с землей и водой превосходящие силы всеми ненавидимой
