Так и вышло.
Вьюк с зарядами и сам РПГ в чехле приятно оттянули плечо. Хаунд зауважал Лукьяна еще больше.
– На Победе найдешь ребят с Прогресса. А там тебя ждет Савва – высокий, плотный, волосы светлые. Он все решит на месте.
Лукьян кивнул и незаметно растворился в тени небольшого прохода, спрятанного за совсем уж крохотной дверкой.
– Обалдеть… – протянул Кулибин, рассматривая бережно уложенные Хаундом смертоносные штуки. – Хаунд, мы собираемся воевать с танками?!
– Против «медведя» ни с чем другим особо не попрешь. И даже если ему пару колес пробить, на остальных выкатится. А у Чифа – «медведь»… То еще животное, – высказался Зуб.
– У него КрАЗ, натюрлих, – поделился Хаунд, – здоровенный, бронированный и даже отчасти блиндированный КрАЗ-лаптежник.
Кулибин присвистнул и сказал:
– И где же, юный бандерлог, они умудряются заправлять эту махину, жрущую бензин, как ты сейчас собственные сопли?
– Чо? Я не…
Зуба перебила прилетевшая от калеки затрещина.
– Ай! – вскрикнул мальчишка.
– Не перечь старшим, сколько раз говорить?! – Кулибин потряс ладонью. – Ходишь, шмурыгаешь своим хоботом и глотаешь, когда никто не видит… Тоже мне, взрослый суровый рейдер, опасный, как, как… как… Да ну тебя, юноша, достал ты меня, прости Господи.
– Топливо идет с Кинеля. – Хаунд кивнул своим мыслям. – Вороны вместе с Братьями взяли остатки железнодорожного музея в Зубчаге, а железо оттуда кинельским сильно нужно. Вот и торгуют, все нарываются на неприятности. Раньше так нагло «медведи» по городу не гоняли, а сейчас – точно поедет, йа. Против него кумулятивный – просто зер гут, камрад.
– Ну да… – Кулибин крякнул. – Кто фигачить-то с этой шайтан-трубы станет?
– Зуб.
– Я?!
– А кто, я, что ли? – Кулибин вздохнул.
– Хватит. – Хаунд зыркнул гневно на обоих. – Нашел время лаяться, механик-водитель… Поехали отсюда, пора двигать в Город.
– Город? – Кулибин вдруг заерзал на сиденье. – Город?!
– Карно сказал, что Гарпун попросил навесить на «волка» отвал, чтобы добраться до точки. Щепетильная сволочь, йа… и не сказал вроде ничего прямо, и должен мне не остался. Где нужен отвал для «волка»-внедорожника?
Где, где… в Городе. Там Волна прошлась так, что до сих пор ходить по улицам проблематично: куски кровель, выбитые рамы, поваленные мумии-деревья, прогнившие остовы автомобилей, рассыпавшиеся шлакоблоки старых домов, мусор с реки… Там отвал нужен был машинам даже с высокой посадкой, на базах джипов.
– И где там искать, не подскажешь, а?
Хаунд кивнул.
– За Девил, скорее всего, придет не лодка. За ней прилетят, на аэростате. А где такому пузану лучше приземлиться, чтобы выгрузить пять-шесть бочек горючки, закачанной в подземных хранилищах Курумоча?
– От ведь, пес, а… – протянул Кулибин. – Бассейн?
– Найн… – Хаунд усмехнулся. – Площадь Славы.
– Не Куйбышева?
– Там Город, йа… опасно. А до площади Славы просто так не доберутся. Самарская забита обломками, а Молодогвардейская… одну улицу они удержат, йа. Так что нам, полагаю, куда-то в район Пироговки надо двигать. Там пересидим, а утром и выкатимся, натюрлих.
– Пироговка?! – Зуб шмыгнул. – Ты правда хочешь идти туда?!
– А что, юноша, страшно? – усмехнулся Кулибин.
Парень побагровел, сопя и сочно булькая носопыркой. В Пироговку ему не хотелось совершенно. Слухи про нее, обвалившуюся и продуваемую насквозь, ходили разные. Только хороших среди них не было. Совсем.
– Не дрейфь, и не в таких местах бывали, да, Хаунд?
– Йа. – Мутант зевнул. – Оттуда и прогуляться можно, присмотреться, найти что-то полезное. Рихтиг, хорошее место.
– Да ну вас… – Зуб помотал головой. – В Пироговку, по собственной воле?
– Еще раз говорю, дикое ты создание, – ласково пропел Кулибин, – хватит ныть, все будет отлично.
Первый след от отвала заметил Зуб. Остановился в самом начале Полевого спуска, почти впритык к тротуару и ограде ТТУ.
«Фейт», подрагивая красными боками, урчала двигателем. «Ураган», остановившись в нескольких метрах от нее, даже не скрипнул тормозами.
Хаунд, чувствуя неладное, выбрался наружу. Прошелся по стертому временем асфальту, остановился возле кучи мусора, рядом с которой стояла «гончая». Присел, пытаясь что-нибудь рассмотреть в толстом сером ковре пыли. Обнаружив следы протекторов, махнул рукой Зубу.
– Гарпун, – подтвердил рейдер, оказавшись рядом.
– Почему?
– А вон второй след, вон… – палец парнишки уперся в еле различимые отпечатки. – Там покрышка нормально стоит, протекторы по ходу движения. А тут, наоборот, в обратную…
– То есть ты хочешь сказать, что среди Воронов нет таких же, как он, лентяев?
– Дебилов таких же нет, – буркнул Зуб. – А лентяев – хоть отбавляй.
– Так, гут… – Хаунд вышел на перекресток, прячась за покалеченным кленом, присмотрелся. Присмотреться помогла труба. Самая настоящая, доннер-веттер, медная подзорная труба. Восстановленная для него на Прогрессе, само собой: все же линзы – вещь тонкая, а хранили ее плохо.
Поворот на Арцыбушевскую, налево. Одинокий и наполовину уничтоженный временем трамвай. Ржаво-рыжий автобус-маршрутка, несколько легковушек, похожих то ли на могильные холмики, то ли на спящих зеленых медведей. Скелеты новостроек и выстоявшая светлая высокоэтажка на Ленина.
И еле заметный корпус Пироговки, грязный и серый, с дырками в кирпичной кладке, с просевшими верхними этажами. А вот ворота с вывеской уцелели.
И пока Хаунд не заметил никаких признаков Гарпуна или самого Чифа.
Он уже собрался уходить, когда…
Темная длинная точка мелькнула вдалеке, на Мологвардейской, почти незаметно. И еще одна, и… Хаунд прищурился, стараясь разглядеть эти точки, всматривался до рези в глазах, пока…
Огромный КрАЗ, вытянутую морду которого прикрывал треугольник тарана, катился первым.
Хаунд оскалился, скрипнул клыками, прикусил рукав плаща, стараясь сдержать вспыхнувшую в душе злобу, которую можно было потушить только одним средством – кровью гребаного Чифа, уже приехавшего к месту встречи.
Город у реки (Memoriam)
Жизнь возвращалась. Это дядюшка Тойво видел собственными глазами.
Иногда рыбаки вылавливали почти обычную рыбу. Жители водной колонии Зелененького, первыми добравшиеся до города после падения Рубежа, привозили самых простых раков, не больше ладони в длину. Хотя, конечно, опасных тварей в Волге водилось по-прежнему много.
Как-то раз над дядюшкой Тойво пролетел клин красивых белых птиц. Он долго смотрел им вслед, смотрел, надеясь, что не ошибся. Такое с ним случалось редко, но в такие моменты ему хотелось бросить все, собрать мешок, взять карабин и патроны, сесть в давно ожидавшую своего часа лодку с палаткой, мачтой и веслами, забрать семью и уйти по реке вверх – уйти домой по остаткам каналов, через павшую Москву, через Питер.
Ему жутко хотелось увидеть родные березы, клюкву и морошку, зеркала сотен озер…
Потом дядюшке Тойво становилось стыдно за такие мысли, и он уходил в Город, злой на всех и на себя самого. Бродил несколько дней, пытаясь унять раздражение. С таким настроем обычно ничего хорошего не выходило. Кроме охоты.
Охотиться в Городе ему даже нравилось. Как ни постаралась Волна, многие дома выстояли, пусть и обросли илом, засохшим в корку, и ракушками.
Дядюшка, памятуя о старом добром Ляминкайнене, великом охотнике Калевалы, всегда старался поступать по совести даже там, в страшном городе, и с любой добычей на его пути: будь то сталкер, просто какой-то неизвестный человек, забредший сюда по незнанию, или
