Джеймс: И отказалась бы от солнца Флориды?!
Сидни: Ты права. Я все равно не поехала бы в Юту, LOL. Может, нужно попробовать написать ему. Как думаешь, стоит?
Джеймс: Думаю, тебе стоит делать все, что приносит тебе радость ;)
Сидни: Это да или нет.
Джеймс: Конечно. Да, напиши ему.
Сидни: Уииии!!! Ок, я это сделаю.
Джеймс: Удачи.
Я не рассказываю Сид, что несколько минут назад Себастьян только вышел из душа полуголый и мокрый. Или что он прожигал меня взглядом в моей белой майке. Или то, что я как раз натянула на себя его футболку — которая ощущается на теле божественно, а пахнет еще лучше.
Кладу телефон на прохладную поверхность старомодного пластмассового шкафчика в ванной и ставлю его на зарядку. Приглаживая свои шелковистые волосы, зарываюсь носом в воротник футболки Себастьяна. Еще разок вдыхаю...
С тоской выдыхаю.
Прежде чем открыть дверь и пройти в спальню, делаю глубокий вдох и напоследок еще разок по-быстрому нюхаю футболку.
Так чертовски приятно, что не могу остановиться.
На мандраже пересекаю комнату, направляясь к выключателю, притормозив, когда он садится на нашу общую кровать. Кровать, которая была бы вполне приемлемой, если бы я делила ее с Селестой, кажется ничтожной с расположившимся на ней громадным Озом Осборном.
Посередине разложена гора подушек, барьер, воздвигнутый мной, пока он был в душе, пусть даже и смехотворно неубедительный.
Оз сидит в постели поверх одеял обнаженный до пояса. Облокотившись на спинку кровати, он листает журнал «Men’s Health», а когда поднимает взгляд, то морщится, приветствуя меня раздраженным:
— Черт побери, Джим, это еще хуже!
Я оглядываю комнату, озадаченная его сердитым тоном.
— Что хуже?
— Ты. В этой футболке.
Ну, еще бы. Я всего лишь набросила его серую борцовскую футболку Айова после того, как мне было навязано его смехотворное правило «никаких топиков».
— Тебе, прям, не угодишь, — я вскидываю руки в знак поражения. — Что не так с этой футболкой? Ты сказал мне надеть ее. Точнее, скомкал и бросил в меня. Не забыл, она ударила меня по лицу и чуть не лишила глаза.
— Ты не должна была снимать свои шорты! — обвиняет он, хмурясь.
Вновь раздраженно взмахиваю руками.
— Боже мой, что в этом такого?
— Что в этом такого? Она спрашивает: что в этом такого? — ворча себе под нос, он бьет по мягкой подушке и располагает ее за головой. Не могу не восхититься, как поигрывают его бицепсы, пока он это делает. Простите, но они смотрятся изумительно. — А такого, что теперь на тебе одно только нижнее белье.
— Верно, — говорю я медленно, перемещая взгляд подальше от его тела, чтобы поднять подол футболки. — Но футболка мне до бедер...
— Ты ненормальная? Оставь эту хрень на месте.
— Э-э...
Оз поднимает руки, пресекая мой довод.
— Правило номер пять: не брить ноги.
— Не брить ноги? — взрыв смеха срывается с моих губ, и я сгибаюсь от истерического хохота. Слезы текут по щекам. Когда, наконец, перевожу дух, я бормочу: — Это самая глупая вещь, которую я когда-либо слышала. Причем тут вообще бритье?
Он награждает меня взглядом, который говорит: ну и тормоз.
— Волосатые ноги отвратительны. Ни один парень не захочет трахнуть цыпочку, у которой больше волос, чем у него. Поверь мне, это твоя единственная защита.
Я недоуменно таращусь на него, и моя губа брезгливо кривится, прежде чем вытираю одинокую слезу.
— Ты такой странный.
— Ты права. Я бы с удовольствием трахнул цыпочку с волосатыми ногами, — он ударом карате бьет рукой по моему барьеру из подушек, в то время как на его глупом высокомерном лице расплывается насмешливая улыбка. — Это удержит тебя на твоей стороне кровати? Потому что должен сказать, Джим, я не буду бороться с тобой, когда ты решишь перейти на темную сторону.
Боже, он так дьявольски красив.
Я качаю головой, усмехаясь в ответ, когда тяну одеяло и забираюсь на свою сторону кровати.
— Этого не произойдет.
— Хочешь поспорить?
— Может, хватит уже это делать?
— Делать что?
— Спорить по каждому поводу.
— Извини. Плохая привычка.
Я откидываю покрывало и залезаю, голые ноги касаются прохладной ткани.
Устроившись рядом с ним в постели, мое тело расслабляется в пуховых подушках.
Чувствую, как он наблюдает за мной краем глаза, когда я тянусь и выключаю ночник.
Вздыхаю:
— Что?
В темноте раздается приглушенный смешок.
— Неужели ты и впрямь думаешь, что барьер из подушек удержит меня на этой стороне кровати?
— Конечно, нет. Это метафора к «держи дистанцию».
— А мои лапы подальше? — он снова усмехается, но на этот раз низкий баритон вызывает у меня дрожь. Он, должно быть, чувствует вибрацию через матрас, потому что спрашивает: — Холодно?
— Немного, — я зарываюсь глубже в одеяло, желая, чтобы оно было пуховым.
— Ну, я здесь, если ты все же захочешь улечься «ложечкой». Моя мама говорила, что я был жаркой печкой — ты раскочегаришься и, надеюсь, покроешься испариной в мгновение ока.
Я прячу улыбку в темноте.
— Спасибо за предложение.
— Я тот, кто одаривает, Джимми.
В этом я не сомневаюсь. Лежу в темноте, слушая его ровное дыхание, а мои мысли тем временем блуждают. Разве можно меня за это винить? В том, что расположилась сейчас рядом с этим большим, задумчивым, сексуальным, теплокровным, обнаженным по пояс мужчиной?
Я должна быть чокнутой, чтобы не фантазировать — или мертвой от талии донизу, каковой не являюсь.
Я прочищаю горло, и этот звук заполняет темноту.
— Расскажи мне о борьбе.
— Что ты хочешь узнать?
— Ты в этом хорош?
Его ответом служит глубокий, скрипучий рокот, отчего кровать подскакивает, трясется и вибрирует. Даже без света я знаю, что он схватился за живот.
— Не смейся надо мной! — я протягиваю руки и тыкаю во что-то, предположительно, широченный бицепс. Мои пальцы погружаются в его горячую кожу, и я быстро отдергиваю их.
— Я не высмеиваю тебя; просто ты так чертовски мила.
Я колеблюсь.
— Ну что? Ты в этом хорош?
— Да, я хорош.
— Насколько хорош?
— Очень хорош. Не просто очень хорош — я нахрен лучший. — Матрац прогибается, и он поворачивается на бок лицом ко мне. — Знаешь, какая моя любимая часть в борьбе?
— Какая? — сглатывая, шепчу я, а после вздыхаю.
— Это мгновения до того, как я, наконец, могу прижать его, предвкушение, когда вы оба знаете, что это грядет. Накал, постепенно подводящий к этому, — он определенно мурлычет, и мои нервы вторят ему. — Мое потное от усилий тело распростерто над лежащим подо мной оппонентом.
Почему это звучит так, будто
