Лгунья.
— Котенок, даже если бы ты сидела на этом стуле в одном своем проклятом ожерелье, то все равно не стала бы лучше на мой вкус.
Лжец.
— Пожалуйста, никогда не называй никого «котенком». Это хуже, чем «милая». Меня, прям, тошнит от таких слов, — затем она отстраняется, отодвигаясь всем свои телом подальше от меня. Ее голова склоняется над записной книжкой, плечи опускаются, затем она поднимает голову, чтобы посмотреть мне прямо в глаза. — Знаешь, что еще? Мерзко такое кому-либо говорить.
— Что! Да ты сама только что сказала мне аналогичную мерзость!
Даже если так, когда ее маска сомнения смотрит на меня, не буду лгать — я чувствую себя полным ничтожеством за то, что сказал ей это в ответ.
Отчасти.
Вроде.
Хорошо. Не совсем.
Тем не менее, я испускаю долгий, протяжный вздох, будто собираюсь сделать ей огромное одолжение, чтобы компенсировать это.
— Хорошо. Я дам тебе половину денег.
Она с отвращение морщит нос.
— Это твое извинение? Жалкие деньги?
Я отказываюсь говорить «извини».
— Как хочешь.
— Ладно. Я поцелую тебя, но только потому, что ты меня утомил.
— Ты только что обчистила меня на две сотни долларов!
— Двести пятьдесят.
Мы оценивающе смотрим друг на друга в тусклом свете библиотеки, настольные лампы придает теплое сияние ее гладкой коже лица в форме сердца. Тени танцуют, когда она склоняет голову в мою сторону, ожидая, когда я что-то скажу.
Я пытаюсь осмотреть ее сверху донизу, чтобы мысленно определить размеры ее груди, бедер и зада, но это невозможно пока она сидит.
— Можешь сделать мне одно одолжение? — бурчу я. — Думаю, если бы ты встала, мне бы было не так неловко.
Она негодующе хмыкает.
— Не так неловко для тебя? Я вот-вот собираюсь коснуться губами до совершенно незнакомого человека, и теперь ты становишься разборчивым. Эти одолжения накапливаются.
— Вместо того чтобы скулить, тебе стоит благодарить меня за такую возможность.
Фырк.
— Все верно — ты платишь мне, потому что являешься самим воплощением нравственности и благонадежности. Оно практически сочится из твоих пор.
— Мать честная. Я сказал, что собираюсь дать тебе половину, и я это сделаю.
— Поверю, когда увижу, — она еще раз фыркает, но встает, поднимается в полный рост, и снова потрясает меня. Изящное маленькое существо, она едва достает мне до ключицы, меня так и подмывает проверить, смогу ли я положить подбородок на ее макушку.
— Если ты не доверяешь мне, и я тебя раздражаю, почему согласилась на такую глупость?
Она молчит и, кажется, обдумывает мой вопрос.
— Из любопытства. К тому же, разве нельзя изредка принимать неправильные решения?
Я смотрю вниз между нашими телами, отмечая полную грудь, которую обтягивает ее черный кардиган, и улыбаюсь. Извините, ничего не могу поделать; у Сексуальной Библиотекарши большие буфера под ее подобающим свитером, с рядом подобающих пуговиц и теперь они давят неподобающе мне на грудь самым неподобающим образом.
— Как ты сказала, тебя зовут? — мой вопрос выходит более хриплым, чем предполагалось.
Ее пухлый рот расползается в еще одной удовлетворенной ухмылке.
— Сексуальная Библиотекарша.
— Нет, серьезно.
Она делает паузу, вдыхая глоток воздуха, прежде чем выдохнуть.
— Ладно. Если тебе так необходимо знать, меня зовут Джеймс. Джеймс Кларк.
Знаю, что это чертовски грубо — и, вероятно, очень оскорбительно — но я выпучиваю глаза и раскрываю рот.
— Твое имя Джеймс? Как в Джеймс, Джеймс?
Она терпеливо ждет, пока я приду в себя.
Я просто таращусь на нее, примиряя мужское имя к женственной фигуре передо мной. Затем я говорю первое, что приходит на ум:
— Парней не смущает, когда ты трахаешься с ними? Твое мужское имя не сбивает их с толку?
Голубые глаза Джеймс вспыхивают, но она никак иначе не реагирует. Она, очевидно, привыкла к такой реакции на ее имя.
— Джеймс сокращенно от Джеймсон, — «придурок» на конце ее предложения так и витает в воздухе между нашими телами.
Моя темная бровь язвительно приподнимается, а губы кривятся в ухмылке.
— Неужели… две дополнительные буквы на конце делают его таким длинным, что тебе пришлось сокращать его?
— Что-то в этом роде, — смущенная, она закусывает нижнюю губу. — Ты собираешься поцеловать меня или как? Мне нужно закончить тридцать страниц до полуночи, а я только на двадцать второй.
— Ты должна поцеловать меня.
— Вот блин, — громкий вздох, и она нервно вертит верхнюю пуговицу своего кардигана. Мои глаза падают на кусочек нежной кожи там, прежде чем она говорит: — Вот же мне фортит, час от часу все лучше и лучше, не так ли? Ну тогда ладно, Оз, не двигайся. Ты готов?
Готов на все сто.
— Готов, Джим, — я посмеиваюсь. — Чмокни меня.
Когда она прижимается своим телом ко мне, я ловлю легкий запах похожий на детскую присыпку и что-то цветочное. Я вдыхаю, глядя вниз на ее грудь. То есть, поскольку ее сиськи прижимаются ко мне, я мог бы запросто этим воспользоваться — и, как ни странно, она позволяет мне это.
Поднимается на цыпочки. Хлопает ресницами.
Поджимает пухлые губы.
Я ожидаю целомудренного поцелуя в щеку, лишь легкого прикосновения ее губ, или быстрого чмока в подбородок.
Я никогда так сильно не ошибался за всю свою чертову жизнь.
И честно сказать, я никогда настолько не заводился. Было весело пытаться заполучить поцелуй от Джеймс, честное слово, я воистину наслаждался этой погоней каждую ее секунду.
Так что я смотрю на ее губы и упиваюсь ощущением…
Прекрати это, отморозок.
Сосредоточься.
Джеймсон берет в свои теплые ладони мое лицо, придерживая за челюсть. Ее большие пальцы начинают медленно, спокойно поглаживать мои щеки, пока моя шея невольно не склоняется, веки тяжелеют, а я в изумлении наблюдаю за ней. Я по-настоящему очарован, в то время как эта странная, непритязательная незнакомка ищет мой взгляд.
Инстинктивно мои губы ищут контакта с ее ладонью, желая оставить на ней поцелуй. Как будто почувствовав мое намерение, она качает головой.
— Не надо.
Шепот.
Вздох.
Ее пуговицы вдавливаются еще глубже в мою грудь, когда она сильнее вытягивается на цыпочках, чтобы прикоснуться губами к внешнему углу моего рта.
Прикасается, вдыхая. Прижимает эти губы с одной стороны, потом с другой.
Мою нижнюю губу.
Одаривает контур моей губы быстрым движением языка.
Мои ноздри расширяются, я стою, как член прямо и напряженно, ожидая... ожидая, пока Джеймсон не отодвинется, ее гладкие руки медленно двигаются, ни разу не покидая меня, голубые глаза запоминают каждую черточку моего лица.
Раздумывая.
Мой темный, ястребиный взгляд следит за зубками, которые опускаются на нижнюю губу и оттягивают ее, следит за языком, который высовывается, чтобы увлажнить ее рот.
Я не шевелю ни единым мускулом, но не могу не подначить ее.
— Я не могу торчать здесь весь день.
— Тссс, — предостерегает она. — Тихо, пожалуйста. Когда ты разговариваешь, мне хочется вправить тебе мозги.
Ее розовый ротик дразняще зависает в миллиметре от меня, атмосфера между нами
