Глава 2.
«Девчонка, которую я подцепил прошлой ночью,
проснулась сегодня утром,
перевернулась, взглянула на меня и сказала:
— О, слава Богу, ты секси, — затем снова уснула».
Себастьян
— Мне казалось, мы уже выяснили, что я не репетитор.
Девчонка сгорбилась над учебником, держа маркер над правым его краем. Она по-прежнему не подняла глаз, но, по крайней мере, заметила меня, прежде чем мне пришлось принять решительные меры: прочистить горло и постучать по столу.
Я посчитал это прогрессом.
— Верно. Это я уяснил, когда в первый раз подошел.
Ее неоновый маркер застывает, зависая над раскрытой перед ней книгой. Она тут же его закрывает, вынимает из уха наушник, держит его на весу и ждет, когда я что-то скажу.
— Могу я чем-то помочь?
Она наклоняет голову в сторону, ожидая, слушая, что я скажу, но продолжает читать.
Я решил пойти ва-банк.
— Мне нужно, чтобы ты меня поцеловала.
Ничего.
Никакой реакции.
Не артачится, не краснеет, не комментирует.
Как если бы такого рода вещи происходили с ней регулярно.
— Ты вообще посмотришь на меня, черт подери?
Сработало; это привлекает ее внимание.
Голова приподнимается, длинный каштановый хвостик каскадом падает на ее правое плечо, она изящная и утонченная.
Ее глаза ярко-голубые, ресницы длинные.
Наши глаза встречаются.
Взгляды пересекаются.
Сердцебиение ускоряется.
Какое бы чертово клише вы бы тут не ожидали — они все достали, и, тем не менее, вот оно самое. Она смотрит на меня настороженно, эти голубые глаза неприветливо сужаются.
Ее ноздри раздуваются от беспокойства.
Совсем не обнадеживающе.
После долгого затяжного молчания она отводит взгляд, вставляет обратно наушник, опускает голову и возобновляет прерванное занятие — непринужденно чиркать маркером на лежащем перед ней листе.
— Ты смешен, — бормочет она, невозмутимо взмахивая запястьем. — Возвращайся к своим друзьям.
— Не могу, — надо быть также предельно честным; может, она это оценит. На самом деле похоже, у нас есть что-то общее: нулевая терпимость к вранью.
С этим можно работать.
Она поднимает голову и закатывает глаза.
— Ты не можешь вернуться? Что это вообще значит?
Я ухмыляюсь, предвкушая бомбу, которую собираюсь ей бросить.
— К сожалению, милая, это невозможно. Я здесь с миссией и не могу вернуться, пока она не будет выполнена.
Я в беспомощности поднимаю руки, умоляя.
— Во-первых, больше никогда не называй меня «милая». Я не знакома с тобой. Во-вторых, я не заинтересована в каких бы ни было играх, в которые вы — маленькие мальчики — играете. Мне нужно выполнить серьезную работу, так что...
Девушка опускает желтый маркер, копается в письменных принадлежностях на столе, и выбирает синий фломастер. Ее внимание полностью сосредоточено на этой работе, и она возвращается к ней, словно я тут уже не стою, нависая над ней всеми своими шестью футами и двумя дюймами.
Несмотря на то, что она не привлекает меня так, как влекло бы, скажем, к той, кто готов перепихнуться со мной, соревновательный дух спортсмена первого разряда во мне отказывается сдвинуться с места; скорее, я сменю стратегию.
Я придвигаюсь ближе к ее стулу, большая рука устраивается на углу деревянного стола. В дюйме от ее ноутбука, посягая на ее личное пространство, мои грубые пальцы отпускают угол стола, медленно проводят по дереву. Еще несколько поглаживаний, и я отодвигаю стул рядом с ней, осознавая, что мои товарищи по команде наблюдают с другого конца комнаты.
Любопытные придурки.
Ножки стула скрипят по старому деревянному полу, отчего многие головы взмывают в нашу сторону.
Я сажусь на него верхом, скрещивая руки на спинке, и смотрю прямо ей в лицо.
Голова склонена на бок, так как она копирует заметки из ноутбука, записывая их на листок. Первое, что я замечаю, когда она откидывает свой непослушный хвостик за плечо, это гладкую кожу на изгибе ее шеи, а затем маленькие бриллиантовые гвоздики в мочках ее ушей.
Огладываю мягкую ткань ее кардигана, а я знаю, что она мягкая, потому что уверен, последняя девушка из студенческого сестричества, которую я трахал, была в таком же свитере; это униформа надменных студенток по всему миру.
В этой девушке все классное.
Она также откровенно игнорирует меня.
Я наблюдаю за ней еще несколько минут, как она продолжает копировать классные заметки из своего ноутбука в блокнот на спирали, пренебрегая мной.
— Зачем ты копируешь заметки, которые уже сделала?
Протяжный, громкий вздох.
— Повторение. Так я могу их запомнить.
Хммм. Неплохая идея.
Может быть, я как-нибудь попробую.
— Кстати, меня Оз зовут, — я улыбаюсь ей мегаваттной улыбкой, обнажающей ряд идеально ровных жемчужных зубов, которые снимали трусики «танга», бикини и шортики по всему кампусу, и сказать по правде, в ряде других университетов.
Кто я такой, чтобы дискриминировать?
Тем не менее, девушка ничего не говорит.
— Оз Осборн, — повторяю я, на случай, если она плохо слышит, потому что по-прежнему мне не отвечает. Боже правый. А что если она глухая и может читать только по губам?
Я жду, когда она узнает мое имя. Жду, когда ее брови взлетят вверх или зарумянятся щеки. Жду любого знака, что она слышала обо мне; они все слышали.
Но мое приветствие встречено неловкой, оглушительной тишиной; значит, действительно никогда обо мне не слышала, она невозмутима — не слышит меня или ей просто наплевать.
Чик, чик, чик — водит ручкой по бумаге.
Неловко как-то, я влип, сижу за ее столом с гребаной учебой, в то время как мои дружбаны таращатся рядом, самодовольное злорадство Зика видно через всю комнату.
Скрестив руки, он облокачивается на спинку стула, карандаш заткнут за ухо и смотрит, вместо того чтобы учиться, словно я какое-то шоу.
Его надменные, сердитые брови приподнимаются.
Фиг с ним; я разберусь с этим. Ни одна нахальная цыпочка не окажет мне холодный прием; я — Себастьян, бл*дь, Осборн.
Невзирая ни на что, я прочищаю горло и пробую снова.
— Опять-таки, как я уже говорил, меня зовут Оз. Приятно познакомиться, — я облокачиваюсь локтем на край стола, моя грудь находится в опасной близости от ее личного пространства. Повышаю голос и отчетливо произношу, просто на случай, если она и впрямь глухая и не слышит меня.
— Видишь группу ребят вон там? — я киваю головой в сторону стола моих товарищей по команде; они провоцируют меня непристойными жестами. Класс. — Хотя, лучше не смотри. Они придурки.
Девушка хмыкает.
— Они тоже не думают, что ты меня поцелуешь, — каждое слово раздается ясно, как звон колокола, достаточно громко, чтобы привлечь ее внимание.
— Прежде всего, говори потише, — она закатывает глаза, но держит голову опущенной, продолжая писать. — А во-вторых, твои друзья правы. Я не поцелую тебя.
— Ах! Хорошо — так ты не глухая. Я уже начал было беспокоиться.
Она резко поднимает
