— Не хочу быть грубой, но если ему нужен репетитор, возможно, отчасти лень тому виной.
Точно подмечено.
— Точно подмечено.
— Отлично, раз мы установили, что я не эта таинственная пропавшая Вайолет, то мне очень нужно вернуться к учебе. Ты убиваешь мое моджо2.
— Верно. Прости, что побеспокоил тебя, — извинение слетает с языка и звучит довольно искренним.
Девушка пренебрежительно мямлит:
— Ммм, хмм, — и продолжает водить кончиком пальца по строчкам в блокноте, даже не взглянув на меня.
Это действительно чертовски раздражает.
В смысле, мою гордость сейчас реально побивают. Не каждый день меня отвергают, и, конечно, не какое-то ничтожество в проклятой библиотеке, занудная одноклассница с длинной палкой в заднице.
Должен ли я просто повернуться и уйти? Или попытаться оставить последнее слово за собой? Я стою тут, на самом деле не зная, что делать, и засовываю руки в карманы джинсов.
Эта цыпочка сумела вывести меня из себя менее чем за минуту, и ей хватило смелости отвергнуть меня — а я не совсем уверен, как с этим быть.
— Можешь теперь уходить, — она читает мои мысли, в ее голосе слышится небольшой надрыв.
Что, бля, не так с этой цыпочкой?
— Расслабься, — выдавливаю из себя. — Я ухожу.
Быстро возвращаюсь обратно к своему столу, и на идиотских лицах обоих моих дружков светится довольное выражение. Я отодвигаю свой стул, отвечая им сердитым взглядом.
— Было не похоже, что все прошло хорошо, — осмеливается выдать Дилан.
— Отвали.
— Это не Вайолет? — спрашивает Зик.
— Нет, — я раскрываю учебник по топографии. — Не Вайолет.
— Эй, ОзМэн, — говорит задумчиво Дилан. — Держу пари, если ты вернешься туда и начнешь клеиться к ней, она смогла бы хвастаться об этом неделями. Дай ботанке причину жить.
Почему-то я в этом сомневаюсь.
— Сперва ей нужно хотя бы ненадолго оторваться от книги, чтобы обратить на меня внимание.
— Спорю, ты не смог бы довести ее до того, чтобы она обкончала свои белые панталоны.
— Ни фига подобного. Такое было бы сложно?
Зик смеется.
— Давайте по чесноку, она носит не панталоны, а скорее, пояс целомудрия.
Не то чтобы я возражаю против белых панталон; все они соскальзывают вниз по бедрам женщин одинаково: медленно и с приятным удовлетворяющим звуком, когда они соприкасаются с полом.
Я со знанием дела ухмыляюсь.
— Да, наверное.
— Как думаешь, она девственница? — Дилан озвучивает свои мысли вслух.
Зик тихо ржет, глядя через его широкие плечи в направлении библиотекарши, которая идет по периметру зала. Он понижает голос.
— Черт, еще какая девственница; посмотри на нее. Она будет наверняка плакать после оргазма, когда, наконец, примет его по…
— Ну все, хватит, — я резко обрываю его; даже у меня есть свои нормы, когда речь идет об оскорблении женщины. Конечно, они не высоки, но у меня есть несколько, и унижать их сексуально является одним из них. — Ты ведешь себя как придурок.
Я бросаю на девушку еще один взгляд через плечо, мой тон смягчается. Она действительно вроде как миленькая.
— Кроме того, почему тебя это вообще волнует?
— Нисколько. Просто говорю, что, несмотря на твое чертово бахвальство, ты не смог бы добиться того, чтобы эта цыпочка переспала с тобой, ручаюсь за это, — он кивает головой в ее сторону. — Я видел, как она вздула тебя, и это не то, что ты привык получать.
Правда. Возьмите, к примеру, прошлую ночь: мне не понадобилось прилагать почти никаких усилий, чтобы трахнуться на заднем дворе ледового дворца по хоккею. Пару словечек, несколько кокетливых улыбок, и, прижавшись к наружной стене здания, я уже трахаю какую-то девчонку, которая даже не сказала мне своего имени.
— …и спорю, ты не смог бы добиться, чтобы ее рот оказался на какой-либо части твоего тела. Я даже заплачу тебе сто баксов.
Погодите. Отмотаем назад.
Сотня баксов?
Это привлекает мое внимание, и я резко вскидываю голову. Почему?
Потому что я на мели.
Правда в том, что я не рос, учась в лучших школах. Я изначально был талантливым борцом, но не мог позволить себе дополнительные тренировки; у нашей семьи не было денег. Когда я учился в средних классах, моя сестра получила свою первую настоящую работу сразу после окончания школы, но вскоре была втянута в судебную тяжбу — детали, в которые я не буду вдаваться — и это уничтожило значительную часть пенсионных сбережений моих родителей.
Деньги для борцовских клубов и колледжа пошли туда же.
Так что да, в отличие от большинства моих друзей мне не посчастливилось находиться здесь за счет глубоких карманов моих родителей. У меня нет безлимитных кредитных карт или ежемесячных карманных денег.
Не-а.
Возможно, мне был дарован талант от Бога прижимать противника к борцовскому ковру, но в финансовом отношении я вооружен только стипендией для спортсменов (которую я не могу прошляпить) и работой. Все верно. Работа.
Когда я не в классе, не на тренировке, или не занимаюсь, то надрываю свою задницу, работая до двадцати часов в неделю на вилочном погрузчике в ночную смену в каком-то допотопном складе пиломатериалов в пятнадцати минутах от кампуса. Эти деньги уходят за съем дыры, которую я делю со своим товарищем по команде Зиком, футболистом по имени Паркер и его двоюродным братом Эллиотом.
Работа помогает оплачивать расходы, которые стипендия и мои родители не могут покрыть — коммунальные услуги, газ и продукты — и мало что остается на что-то еще.
И если кто-нибудь узнает, то мне капец.
Формально я не должен работать; мой контракт с Айовой запрещает это. Но ничего не могу с этим поделать, приходится работать, как правило, по ночам, когда мне следует спать, учиться, и расслаблять тело.
Тело, которое регулярно сносит удары и является моим единственным билетом на получение образования в «Большой Десятке»3.
Дополнительные пару тысяч штук в год в качестве учебного стипендиатского пособия — их спонсирует страховая компания, на которую работает мой папа — но я реально мог бы воспользоваться деньгами, которые Зик только что предложил, даже если это всего лишь сто баксов.
Поэтому…
Я ловлю себя на том, что снова изучаю девчонку, разглядывая ее с возобновленным интересом. Застегнутый на все пуговицы кардиган. Серьезное лицо. Гладкие, темные волосы. Рот вытянут в прямую линию, а розовый кончик языка высовывается из уголка, бесспорно от сосредоточенности.
Полагаю, несколько секунд я смог бы стерпеть ее рот на своем.
Я одариваю Зика пренебрежительным кивком, и, зная, что он заплатит, говорю:
— Давай пятьсот, и мы договорились.
Он фыркает.
— По рукам.
Откинувшись на спинку кресла, мой товарищ по команде скрещивает свои огромные руки, подгоняя меня щелчком пальцев.
— Лучше поторопись к ней, Казанова, прежде чем она застукает, что ты пялишься
