В моей однушке постепенно стали появляться новые предметы. Книги по искусству, живописи, художественной культуре, различная учебная историческая литература по искусствоведению, будто без моего спроса подселился школьный учитель по рисованию или вечно учащийся студент. Некоторые издания были старыми с потертыми корочками и пожелтевшими страницами, другие были современные. Я радовался тому, что крохотными шажочками, по частичке, по крупице Артем переселяется ко мне. Вдвойне приятней было, что он начал с дорогих ему вещей – книг, если следующим этапом за книгами потянутся кисти, краски и, о боже, мольберт, который займет маленькую комнатку, можно считать его переезд окончательным. Вчера до поздней ночи Артем читал свежекупленный экземпляр, подчерпывая из него новые знания. Я же листал страницы, не заморачиваясь на смысле, просто разглядывая картинки произведений именитых художников. Во всех эпохах прослеживалась одна закономерность: музыка шла неразрывно с изобразительным искусством. Взять, например, эпоху барокко: вычурность фасадов архитектурных шедевров, щеголявших изобилием лепнины, сложность скульптурных образов, так и в живописи преобладали точно такие же экспрессивные, динамичные сюжеты с огромным количеством персонажей на полотне. В музыке все было схожим. Стоило вспомнить Вивальди или оперы Генделя, где мелодия больше походила на запутанную тропу испытаний для исполнителя. В юности я был влюблен в оперы барочного стиля, можно было похвастать силой голоса, виртуозностью его использования, переходя с ноты на ноту без добора дыхания, но с возрастом утратил влюбленность. Казалось, что композиторы того времени нашпиговывали свою музыку всем тем, чем только могли, стараясь усложнить, выделить себя среди других маэстро. Это как есть мясной рулет с начинкой из мяса, запеченный в мясе. Трудно жевать, тяжесть в желудке и проблемы с пищеварением. Для меня стала ближе, как ни романтично звучало, эпоха романтизма. Верди, Пуччини, Россини. Оперное исполнение все равно требовало усилий, учебы и подготовки, но их музыка была душевной, она не прокладывала сразу путь к желудку, чтобы окончательно перевариться. Такую музыку, как изысканное вино, принято смаковать, ощущая на языке весь ансамбль вкуса. Вчера вечером мне самому понравилась идея сравнивать музыку и живопись, что я не удержался и поделился открытием с Артемом, отвлекая его от чтения. Уже перебравшись в кровать и погасив свет, мы долго лежали, рассуждая об искусстве.
С Владом я тоже много рассуждал, но на другие темы. С ним я вел себя осторожно, ступал ногой в зыбкую почву и носком ноги искал небольшой квадратик устойчивости. Влад же вел себя противоположно моему поведению. Внезапно открывшись мне всем существом, раскрывая секреты, и ожидающий равной прямолинейности от меня. Упавшая с неба прямо мне в руки его откровенность, с которой я не знал что делать: радоваться или начать беспокоиться его нездоровым интересом. Может, он и правда тронулся умом из-за меня, или возобновилось тайное обострение в его голове? Влад потрошил меня расспросами о моей сексуальности, точно большую советскую энциклопедию. На многие вопросы я не знал ответов и растерянно пожимал плечами, ощущая себя участником злободневного интервью на телевизионном канале. Вопросы вокруг да около крутились рядом с ним, и естественно, я не мог сказать, что Влад сыграл чуть ли не главную роль. Как-то раз я пошутил, не ищет ли Влад в себе симптомов гомосексуальности, на что он спокойно ответил согласием. Дальше он объяснил это обычными неудачами с женщинами, с которыми не испытывал счастья и удовлетворения, как уставал от их пустой болтовни, от своего нежелания вновь женится ни по чьему приказу. Я с замиранием сердца выслушивал мужское откровение и надеялся, что вот-вот Влад схватит меня за нос, засмеется, скажет «саечка за испуг» и добавит, что лучше под поезд ляжет, чем подумает о подобном. Но Влад говорил на полном серьезе, при этом поясняя, что и к мужчинам никакого влечения не испытывает и никогда не испытывал. Я поинтересовался у него, как он относится к игрокам в команде, проводя каждый день в мужском коллективе, замечал ли он за собой неподвластные ему желания, которые он никогда бы не смог допустить? Я ожидал, что на этом вопросе наша дружба закончится, даже немного напряг корпус в случае драки, но к моему удивлению, Влад призадумался, точно вспоминая, испытывал ли он те ощущения, о которых я сказал. Нет, ничего подобного Влад не чувствовал. В мужской команде он с малых лет, и мужское тело для него лишь тело с развитой мускулатурой, способное четко выполнять поставленную задачу на футбольном поле. «Значит, все с тобой в порядке. Живи спокойно!» – констатировал диагноз я и посоветовал ему сосредоточиться на отношениях с пышной блондинкой с филологическим образованием, а подобную чушь выбросить из головы. Влад многозначительно покачал головой и пощечиной ударил вопросом об Артеме. Он видел его мельком, в кофейне, но мысль о нем глубоко засела у него в мозгу.
– Почему? – спросил я.
– Я представил вас вместе.
– Мы и так вместе.
– Я представил вас вместе, – еще раз, как для тупых, произнес Влад. – Меня это разозлило.
А меня разозлило, что Влад сует свой нос в мои отношения с Артемом. Его не было столько лет рядом со мной, когда появился, то подло сбежал, а теперь решил, что имеет право расспрашивать об Артеме? Все, что было связано с Артемом, было драгоценно, бесценно для меня, его любовь ко мне, моя ответственность перед ним, мое внутреннее предательство, которое я учился преодолевать вблизи с предметом запретной любви. Я моментально закрыл поток откровенности.
О том, что я общался с Владом, Артем не знал. Это было очередное молчание. Даже пробежка не могла встряхнуть меня, я постоянно мучился вопросом: рассказать об этом или нет, познакомить их или нет? Что-то останавливало от шага в пропасть.
Вчера мы с Артемом зашли в книжный магазин за очередной порцией искусствоведения. Сразу же разделились, каждый свернул в свой ряд. Я прошелся по художественной литературе, рассматривая обложки и названия новых изданий. Мне нравилось читать, еще в школе открылись мои способности к литературе, но с загруженностью в театре удавалось почитать редко, как правило, на ночь или иногда уединившись в гримерке во время отдыха. Книги производили на меня возбуждающее впечатление – бумага, шрифт, запах типографской краски, ощущение нового издания в своих руках – как заниматься любовью впервые, вся острота ощущений от прикосновения к непостигнутому. Среди экземпляров двумя полками выделялись яркие издания Пауло Коэльо. Как всегда, обложкам этого автора уделялось
