Мы с Артемом уже давно заняли места. Первым делом он указал на потолок, покрытый фресками, и рассказал о своем желании вытворить что-нибудь подобное. Артем большой поклонник искусства эпохи Возрождения: да Винчи, Микеланджело, Тициан, Боттичелли. Он как художник мечтал посетить Сикстинскую капеллу и увидеть знаменитые на весь мир фрески Микеланджело «Сотворение Адама» и «Страшный Суд». Я могла бы часами слушать Артема о том, как непросто было художникам того времени изображать свое видение, сдерживать напор критики христианской церкви, но они боролись за свое место под солнцем, боролись за право быть услышанными и понятыми. Артем восхищался Микеланджело, его даром и силой противостоять устоявшимся законам, бросить вызов и показать человека земным, грешным, кающимся, совершающим различного рода поступки, но в тоже время красивым, сильным, влюбленным, могущим в одиночку противоборствовать небесным напастям.
В зале погас свет, и открылась сцена с сидящим на ней симфоническим оркестром. В первом отделении будут звучать лучшие оперные арии, а во втором лучшие мировые шлягеры. Дирижер взмахнул рукой, как волшебной палочкой, и по залу разлились изумительные, ласкающие слух звуки. Концерт начался с «La forza del destino» Джузеппе Верди. В наслаждение я прикрыла глаза.
На сцену вышел первый солист, пожал руки первой скрипке, дирижеру, отвесил низкий поклон и поприветствовал зал белоснежной улыбкой. Меня омыла волна раздражения. Первый, он выступит первым! Грянула музыка, и началась «No puede ser». Его разговорный голос заметно отличался от того, что я слышала сейчас. Это был густой, всепоглощающий, заполняющий все пространство голос. Авторитарный взгляд из-под очков, гордо поднятая голова, расправленные плечи, статное тело. Сцена, оркестр, музыка и он. В другом амплуа представить этого мужчину было невозможно. Зал тут же взорвался аплодисментами, некоторые зрители даже встали и продолжили аплодировать стоя. Я же предпочла сидеть и не бить в ладоши.
Прозвучали арии из опер «Кармен», «Севильский цирюльник», «Волшебная флейта», «Тоска». Потом вышли вместе Макс и Пьеро. Вдвоем. Они исполняют «Nessun dorma» из оперы «Турандот» Джакомо Пуччини. Первым начал брат – я почувствовала гордость. Но глядя на Пьеро, во мне закрадывалось подозрение, что он захочет соперничать с братом, начнет перебивать своим голосом, в общем, всячески перетягивать на свою сторону. Я ошиблась. Финал они исполняют вдвоем, сливаясь в унисон. Вокруг все перестает существовать, больше нет ни сцены, ни театра, ни нашего города, только один единственный голос, принадлежащий двум мужчинам. Это было поразительно!
Артем повернулся ко мне с сияющим лицом:
– Боже, я в музыкальном экстазе!
И я тоже. Зал встает и не отпускает их, крича самые сумасшедшие слова восклицания! Максим впитывал энергию зала, как солнечную энергию, как воздух. Он спокоен и расслаблен, это его стихия, он и есть музыка. Пьеро же, наоборот, возбужден, его глаза горят чертовским огнем, грудь часто вздымается, и я первый раз замечаю, как он по-настоящему улыбается. Пьеро берет за руку брата и обнимает по-дружески. Он поистине украшение сегодняшнего вечера. Мне придется признать поражение, уже в который раз.
Первое отделение труппа закончила арией из «Травиаты» «Libiamo ne’ lieti calici». Все мужчины одеты в бархатные костюмы темно-синего цвета, расшитые серебряными нитями. И только у Макса и Пьеро нить была золотой.
Во втором отделении я настроилась на новые сюрпризы. И они не заставили себя долго ждать. Пьеро исполняет «Per te». Он вышел близко к краю сцены, очень близко, рискуя упасть вниз. Я поерзала на кресле, мне стало неудобно сидеть, закружилась голова. Он смотрел на меня. Его большие темные глаза отчетливо нашли мои глаза среди всех зрителей. Зачем он смотрит? Голос усиливался. «Per te» – «Для тебя». Для тебя, для тебя… если он еще раз это произнесет, то я поверю, что он на самом деле поет для меня, живет для меня, со мной он будет иметь тысячи счастливых дней и ночей. Я снова поерзала на кресле, по спине бежали мурашки. В миг в зале стало зябко, руки похолодели. В зале отключили отопление?
Per te…
Концерт закончился. И я решила найти Макса, чтобы задать ему один единственный вопрос.
– Максим, зал просматривается вами со сцены?
– Не полностью, первые четыре или пять рядов.
– А дальше?
– А дальше? А дальше – темнота.
Мне показалось! Он не видел меня. И, слава богу! Охваченная волнением, я совсем не заметила, как налетела на человека. В нос ударил знакомый шоколадный запах. Я подняла на него глаза, и земля поплыла из-под ног.
– Тебе понравилось?
– Так себе.
– «Per te» я посвятил тебе.
– Не слышала, выходила в туалет.
Уголки его губ поползли наверх.
Часть 3. КСЕНИЯ
Я дернула ручку двери кабинета Удальцова, но кабинет оказался пуст. Где его черти носят? Скорее всего, у второго заместителя: хвастают друг перед другом. Хвастовство привычное и обыденное занятие этого места. Утро начиналось с выяснения – у кого больше в этом месяце зарплата, выше премия, кому готовить дырочку под очередную медаль ежегодного праздника доблестной прокуратуры. «Я купил новую машину, а ты? Я еду в отпуск в Европу, а ты?» Как маленькие дети в песочнице: «У меня лопатка! А у меня ведерко!» Победителей не жаловали, выскочек, шедших на шаг впереди, проклинали, обещая надрать задницу.
Эти люди отличались от меня. Они жили в другом мире, дышали другим воздухом, ели другую еду и запивали ее другими напитками. Они жили в мире богатства и роскоши, в мире элитных ресторанов и магазинов брендовых марок. Мне было нечем ответить. Я уперто работала бесплатным помощником, и никому из них не приходило в голову, что иногда жизнь вынуждает и к такому. На обед работники уезжали на дорогих автомобилях в рестораны, а мы, мелкие рыбешки, что существовали за плинтусом их воображения, оставались в помещении и употребляли домашнюю еду, приготовленную своими руками.
Однажды Удальцов и его коллеги-дружки вернулись сытые и довольные с обеда. Заметив наше скромное сообщество, начали притворно принюхиваться и кривить носы, тем самым намекая, что за дерьмо вы едите?
Я оказалась права. Удальцов вышел из соседнего кабинета, и его глаза забегали, как у нашкодившего кота. Если он решил, что я подслушивала, стоя под дверьми, то он сильно ошибался. Он мог обсуждать и осуждать кого угодно, в том числе и меня. Мне абсолютно все равно. Я пропустила начальника в кабинет первым и прошла за ним, волочась позади.
В глаза бросился его вид со спины. Ноги, как у кавалериста, привыкшего постоянно сжимать бедрами седло, двойная макушка, нескладная походка. Одна нога так и норовила обогнать вторую, поэтому со стороны казалось, что Удальцов подпрыгивал с пятки на пятку. Большой размер обуви, что не скрывал итальянский бренд, плечи хоть и широкие, но угловатые и скошенные к низу. Я разглядывала начальника с таким изумлением, будто только что вошедшего незнакомого человека. Почему я раньше не замечала?
Мы сели за стол. Я протянула документы на проверку, но нас прервал звонок его телефона. Из трубки донесся женский голос. Я в раз определила, что на том конце его жена. Удальцов говорил с ней вяло и небрежно, закатывая глаза.
– Хочешь – бери, не хочешь – не бери. Мне без разницы. – Протянул он.
Их разговор длился около двадцати минут в пренебрежительной манере. Все сводилось к тому, что она настоятельно требовала участия Удальцова в своей жизни, а ему было плевать, и хотел он одного, чтобы она отстала и оставила в покое. Я подумала, что бы было, если я стала его любовницей? Что стало бы с этой несчастной истерившей женщиной? На моих глазах уже разворачивалась подобная история. Костя и Ира. Их супружеская жизнь со скоростью набирала обороты: Костя искал новых приключений на одну ночь, а Ира тонула в болоте молчания и грязи измен мужа. И если Удальцов был мне чужим
