Часть 4. МАКСИМ
Это были первые полноценные отношения с парнем. Я пожелал сразу съехаться ко мне, но Артем возражал, аргументируя тем, что нам с ним необходимо для начала просто встречаться. Догадываясь, к чему он клонит, я сопротивлялся. Камнем преткновения стала форма отношений: открытые или же тайные. Его предложение «просто встречаться» означало посещать общественные места вместе, навещать друзей вместе, прогуливаться по парку вместе, даже, черт возьми, ходить в супермаркет за покупками тоже вместе. Парой. Я же хотел затаиться и наслаждаться обществом друг друга без присмотра.
Нередко мне удавалось уговорить Артема остаться дома и не высовываться, но это было чрезвычайно редко. И вот мы уже тащились по центральному парку или разглядывали черно-белые фотографии на выставке заезжего фотографа.
– Какой дурак, увидев двух молодых людей на прогулке, сразу же примет их за пару? – уламывал он меня. – Ты настолько примитивно мыслишь, расслабься, привыкай получать удовольствие от самых простых вещей.
Ненавидя себя за то, что рядом с Артемом становился покорной овцой, я вдобавок злился на него, что он имеет такое влияние на меня. Но за мной сохранилось право устанавливать дистанцию: идти поодаль друг от друга, не садиться близко и не соприкасаться разными частями тела. Я следил за выполнением правил и сокрушался в длинных ругательствах, когда они нарушались, – легкое касание его тонких пальцев моей ладони, неоднозначные взгляды, как бы невзначай он дотронулся плечом моего плеча, поправил мою выбившуюся прядь волос, его рука на моей спине. Каждый раз я испуганно вздрагивал и крутил головой на сто восемьдесят градусов, только бы никто не заметил. Самое ужасное происходило в тот момент, когда, надеясь не встретить никого из своих знакомых, на нашем пути знакомые слетались, как пчелы на мед. Я мычал что-то невнятное, краснея и мечтая поскорее отделаться. Ко мне часто подходили поклонники (завсегдатаи театра), выражая слова благодарности и восхищения, я кивал им головой, не спуская глаз с Артема, стоявшего всегда позади. Если на воре и шапка горит, то на счастливом лице Артема было написано: «Да, совершенно верно, мы вместе». Он опровергал мои подозрения, объясняя мое поведение обычной программной установкой сознания, – я пытаюсь скрыть данный факт ото всех, и тем больше начинает казаться, что об этом обязательно узнают все. Артем смеялся надо мной, предвещал, что скоро я превращусь в мнительного, подозрительного, неуверенного в себе человека. Возможно, в этом и была доля правды, но все же я держал дистанцию.
Мы были вместе месяц, и я начал верить в возможность наступления счастливой жизни. Мне было невероятно хорошо. Разве что я делал все не очень умело и часто разочаровывал Артема. Он упивался своей любовью, не скрывал ее и готов был простить мне любую досадную оплошность. Я был похож на неоперившегося птенца, боязливо выглядывающего из гнезда и не решающегося сделать первый самостоятельный шаг. Так любивший высоту, я дрожал перед ней и отступал, не готовый к первому полету. А ведь любовь это и есть прыжок с высоты, не прыгнув, не поймешь, нравится тебе или нет. В свои двадцать семь я оказался не готов строить правильные отношения, из-за отсутствия опыта постоянно спотыкался и падал. Но впервые рядом со мной был партнер, готовый подать руку и позволить опереться на него, пока заживут полученные от падения раны. Я ценил его за это еще больше, чем прежде. И только иногда шрам на сердце поднывал от тянущей боли, за что я не мог простить сам себя.
Артем много писал. На него словно снисходило вдохновение, и он не мог оторваться от белого полотна. Мне нравилось наблюдать за ним в минуты его творчества. Изящные пальцы, держа тонкую кисть, выводили сперва незатейливые узоры, превращающиеся в шедевры. Все полотна горели красным, цветом страсти. Это была целая серия влюбленных людей в порыве страсти.
– Красный означает не только страсть, – твердил я, – но и цвет тревоги, знак остановки.
– Любовь всегда носит красный цвет. Цвет огня. Если любишь, то нужно сгореть до конца, а не тлеть, то разгораясь, то затухая на ветру, – отвечал он и, перемазывая меня краской с его одежды, доказывал свою любовь.
Артем сблизился с сестрой, они шушукались в сторонке от меня, хихикая. Когда мы гуляли втроем, я испытывал облегчение. Ей нравился Артем, нравилось проводить с ним время, и казалось, между ними гораздо больше общего, чем у него со мной. Одним вечером мы втроем сидели в его мастерской-студии. Артем показывал свои работы сестре; они, точно маленькие дети, возились на полу, с живым интересом перебирая картины и всякие виды красок, которые я до сих пор не могу запомнить. Они смеялись, подкалывали друг друга, пока Артем не решил устроить рисовальный кружок для начинающих. Он устроился позади сестры, взял ее руку в свою, и на холсте проявилось изображение. Мне это кое-что напомнило: в детстве и я клал ее руки на свои и играл на фортепиано. Мы с сестрой были пронизаны одной нитью, и она неразрывно вела нас по жизни. Когда к их баловству присоединялся я, то между мной и Артемом становилось жарко. Я едва сдерживал дыхание, вырывающееся из груди, ловил его затуманенный желанием взор. Прикосновения проскальзывали все чаще и не так мимолетно, а вполне осознанно. Стоило сестре скрыться за дверью, как мы с жадностью набрасывались друг на друга. Наши тела бились, готовые разлететься вдребезги. И каждый раз после я притягивал его к себе, прося прощения за немую боль внутри себя. И целых три дня я засыпал и просыпался не один. Находил его пальцы и сплетал со своими.
Сегодня Артем обещал мне показать что-то важное. Мы отправились в одну кофейню. Артем предпочитал сидеть у окна и любоваться видом на сумеречный город, утопающий в мягком свете фар и фонарей последнего февральского снегопада. К его досаде, расположились мы за столиком в темном углу, снова скрываясь, – на этом настоял я. Артем грустно рассматривал меню, водя по нижней губе указательным пальцем. Я поборол желание напомнить себе вкус его губ и пальцев.
– Пересядем. – И потянул его за собой.
– Куда?
Мы пересели за столик у окна. Артем расплылся в детской счастливой улыбке, поглядывая в окно и судорожно хватая мои пальцы. Но тут же их отдернул, вспоминая установленные правила.
– Когда-нибудь я научусь замечательно писать и городские пейзажи тоже, – он горько вздохнул.
– Конечно.
Я глянул в темное окно на городской пейзаж. Улицу кружило в круговороте белых хлопьев. Из прогноза погоды следовало, что это последний снегопад и ожидается наступление ранней весны. Прохожие шли мимо, не обращая внимания на парочку сидящих в кофейне парней. Взрослые, дети, молодые люди бежали по своим делам. Две девочки подросткового возраста подошли совсем вплотную к нашему окну, что-то вытащили из кармана и внимательно вглядывались, пользуясь светом. Я радостно удивился, увидев в их руках билеты в свой театр, и напрасно попытался запомнить их лица, чтобы узнавать на спектаклях. Я невольно улыбнулся. Или мне хотелось улыбаться? Да, не только губами, но и глазами, а главное душой. Я снова поглядел в окно – это не просто последний снег, это мой прощальный снегопад. Сегодня он заметет мою прежнюю холостую жизнь и уступит место новой, наполненной тихим счастьем. Встретившись взглядом с Артемом, я понял, что растрачиваю свою душу на незнакомых людей, на их мнение и одобрение, забывая о том, кто сидит напротив меня и молчаливо ждет. Я пересел к нему и поцеловал. Артем смотрел на меня, не веря собственным глазам. Потом отодвинулся и спрятал лицо.
– Как тебе тут? – после паузы произнес он. Артем дышал как марафонец.
Я окинул взглядом кофейню и засмеялся. Стоило ли задавать этот вопрос, если сама обстановка подтолкнула меня на столь рискованный шаг?
– Мне очень нравится. Я никогда раньше здесь не бывал.
– Она недавно открылась. Что скажешь о фресках?
Стены были расписаны в красивые городские пейзажи. Зал поделен на отдельные зоны. В первой посетителей встречала тесная, переполненная людьми улочка с видом на Эйфелеву башню. Другая зона посвящена итальянским мотивам. В третьей испанское фламенко прямо посреди улицы
