Подняться на Плаву планину, подобраться к деревне можно было только с одной стороны – и на въезде всегда дежурил кто-то из мужчин, охранял вход. Потому что, несмотря на невообразимые сложности и опасности, люди все же изредка сюда забредали. Это были оборванные и несчастные бродяги, беглые преступники – отверженные обществом, гонимые скитальцы. Им не позволяли остаться, даже близко не подпускали к добротным домам. Гнали прочь палками и ружьями, как волков, – и они уходили, скаля зубы и огрызаясь, как волки.
Жители деревни проводили дни в трудах. Земля была щедрой, но требовала постоянной заботы. Если им нужно было что-то, чего они не могли произвести или вырастить сами, то Иеремия снаряжал в поход нескольких мужчин. Вернувшись, они целые дни проводили в молитвах – очищались от скверны. Все знали, что внизу плодится и процветает зло.
А здесь, наверху, у них была своя вера, единственно правильная, потому что к Богу они были ближе всех и, значит, слышали Господа особенно хорошо. На горе всегда было тихо, и в хрустальной тишине звучал Его голос, который не заглушали адские звуки современного мира: ни отголоски конфликтов между странами и народами, ни нечестивые развлечения – песни, пляски.
Иеремия учил, что их предок, тоже Иеремия, тот, кто первым привел с собой людей на гору, был Божьим человеком, пророком. Мог бы прийти сюда и один, но не стал, потому что, как сказано у святой Терезы Авильской, «Кто делает упорные усилия, чтобы взойти на вершину совершенства, тот никогда не восходит на нее один, но всегда ведет за собою, как доблестный вождь, бесчисленное воинство».
Пророк Иеремия был великим человеком, а значит, все они тоже необычные люди. Светлые и чистые, потому что он возвел их на сияющую вершину. Так что с другими им якшаться грех, поэтому мужчины никогда не брали жен со стороны.
Однако бывали среди жителей Плавы планины и отступники, о которых Иеремия говорил во время каждой проповеди, рассказывая, какие это были дурные и нечестивые люди, призывая на их пропащие грешные головы всевозможные кары.
Одного из таких отступников Йован хорошо знал. Это был его двоюродный дядя – молодой красивый парень по имени Милош. Как-то раз он отправился вместе с другими за товаром в крошечный городок, что лежал внизу, у большой реки, которая несла свои воды по равнине, и влюбился в местную девушку.
Вернувшись, он сообщил, что намерен жениться на ней, хотя ему прочили в жены дочь Стефана. Поначалу Милош просил Иеремию принять его с молодой женой, позволить им жить на горе, а когда старец отказал, отрекся от семьи и ушел из деревни.
Йовану было жаль, что он ушел. Милош был добрый и веселый, он никогда не кричал на мальчика, не отпускал злых шуток. Наоборот, учил его рисовать углем, говорил, что он на редкость сообразительный малый.
– Придет время, и ты тоже спустишься вниз, – сказал Милош Йовану, когда они виделись в последний раз. – Тебе тут не место.
Мальчик до крови прикусил губу и ничего не ответил, боясь расплакаться. Он и подумать не мог о том, чтобы покинуть гору. Все знают, что внизу доброго человека не может ждать ничего хорошего. Милоша, который шел на неминуемую встречу со злом и грехом, было жаль. Ведь если здесь, на Плаве планине, всем жилось хорошо, как говорили Иеремия, отец и мать, то даже представить себе страшно, каково это – когда живется плохо.
Самыми лучшими были дни, когда Йована не замечали. Но чаще он умудрялся навлечь на свою несчастную голову гнев отца, презрение сестер или осуждение матери. Близкие были щедры на тычки и затрещины, но роптать не следовало, говорил отец: подобные родственные наставления только очищают дух и укрепляют веру.
В день, когда все началось, Йован вновь оступился. Ветки, кора и мелкие палочки, которые он насобирал для розжига, оказались сырыми. Огонь не желал разгораться в очаге, мать и сестры не смогли вовремя приготовить обед, и отец с братом вынуждены были ждать, когда на столе появится еда.
Конечно, это было недопустимо, и Йован понес заслуженное наказание. Его лишили обеда, выпороли и заперли в сарае. Именно поэтому мальчика не было на деревенской площади – круглой площадке перед молельным домом, когда там собрались все остальные жители Плавы планины.
Тем вечером должен был состояться большой праздник в честь Дня Поселения – того самого священного дня, когда пророк Иеремия и последователи его учения взошли на гору, чтобы остаться здесь.
В День Поселения все собирались вместе, чтобы восславить Господа и пророка Иеремию, который даровал им светлую жизнь и научил праведному труду. Громко молились все вместе, большие и маленькие, встав в круг и взявшись за руки. Жгли большой костер, жарили поросят и пили легкое домашнее вино, от которого на душе становилось легко и весело.
Также в этот день родители часто договаривались о заключении брака между сыновьями и дочерями, поэтому девушки старались выглядеть особенно привлекательными.
Никто, даже тяжелобольные, не оставался дома в такой долгожданный радостный день, и Йован никак не ожидал, что отец и мать поступят с ним так сурово.
Мальчик долго плакал, скорчившись на земляном полу. Нельзя сказать, чтобы ему очень уж хотелось пойти вместе со всеми, хотя это и было одно из немногих развлечений в его жизни. Обидно было потому, что одна из сестер, Катарина, тоже была виновата: уронила миску с начинкой для пирога – гибаницы, и пришлось делать все заново. Но ей никто и слова не сказал, так что Катарина нарядилась в свое лучшее платье и отправилась на праздник.
К тому же Йовану хотелось есть, спина горела от боли, а в соседнем сарае хрюкали свиньи. Йован не любил свиней и боялся их: брат, ради забавы, рассказал ему, что свиньи запросто могут сожрать человека, особенно ребенка. Так что если они будут голодны, а Йован окажется поблизости, то они его точно съедят. К тому же ему от свиней не сбежать, с его-то ногами. Старший брат веселился и хохотал, увидев испуг на лице братишки.
Хотя Йован понимал, что свиньи заперты и он никак не может оказаться возле них, все равно при мысли о том, что они могут с ним сделать, все нутро сжималось в комок.
Когда слез уже не осталось, измученный мальчик заснул. Спал крепко, потому и не слышал, как все вернулись с праздника. Выпустить его из сарая забыли, потрясенные тем, что случилось на площади, поэтому о том, что произошло, Йован узнал только на следующее утро, да и то – о многом
