– Как можно не расстраиваться, если я не соответствую ее притязаниям… Ей казалось, что я волшебница, которая разведет руками все ее неприятности. А ее как дразнили, так и продолжают дразнить. И эта нянька… тетя Злюся… все так же продолжает ее ненавидеть. Наташенька, наверно, думала, что я превращу эту старую дуру в паука, но… В общем, я не знаю, что делать, Алеша…
– Может, ничего пока не надо делать… Может быть, все еще образуется? Мы всего лишь второй месяц живем вместе…
Оксана всхлипнула и обхватила его шею руками:
– Я не знала, что будет так трудно, Алеша… Я изо всех сил стараюсь, а она…
– А если все дело как раз в этом?
– В чем?
– Ну… в том, что ты слишком стараешься… А надо просто жить… любить… Хотя я знаю, что полюбить ее трудно…
– Мне не трудно… Я люблю вас обоих, но Наташе мало моей любви. Она хочет от меня невозможного.
Алексей крепко прижал Оксану к себе и шепнул в ухо:
– Ну что она может особенного хотеть? Ей всего пять лет. Ребенок совсем.
– Этот ребенок чует, когда ты меня обнимаешь, и… вот увидишь, она наверняка уже вылезла из постели…
Алексей усмехнулся и автоматически посмотрел на дверь кухни. В ее проеме действительно стояла Наташенька, босая, в длинной фланелевой рубашке в красных и желтых цветочках.
– Почему не спишь? – из-за плеча Оксаны спросил дочь Алексей.
– Она ненастоящая мама, – басовито произнесла Наташенька.
Обессиленная Оксана оторвалась от Алексея и рухнула на кухонный диванчик, а он присел возле дочери на корточки и спросил:
– С чего ты взяла?
– Мне Павлик Новиков сказал.
– А Павлик откуда знает?
– Знает. Он сказал, что у таких обезьян, как я, не бывает красивых мам.
– Этот Павлик тебе просто завидует, – попытался улыбнуться Алексей.
Наташенька в ответ не только не улыбнулась, а еще сильнее насупилась.
– У Павликиной мамы такие же коричневые волосы, как у него, а у нее… – Она выбросила в сторону Оксаны тоненькую ручку с указующим, не менее тоненьким перстом, – черные. Где у нее веснушки? Где?
– Ну… не у всех же людей есть веснушки! Вот у Павлика же, например, их нет!
– Павлик чужой, – справедливо заметила Наташенька.
– Знаешь что, давай-ка спать, – предложил ей Алексей. – Ты же из сказок знаешь, что утро вечера мудренее. Может быть, завтра ты и сама посмеешься над тем, что сказал тебе этот глупый Павлик.
– Павлик не из сказки, – опять произнесла вполне дельную вещь Наташенька.
– Тем более! – Алексей взял дочь на руки и понес в постель. Уложив ее и подоткнув со всех сторон одеяло, он сказал: – А завтра мы поедем к бабушке на день рождения.
– С ней? – сурово спросила дочь.
– Нет… – покачал головой Алексей. – Вдвоем.
– А она?!
– А у… мамы свои дела. А вечером она будет ждать нас с ужином…
– Она не мама! – крикнула девочка и горько расплакалась.
– Зачем ты ее обижаешь, Наташа? Ну что она сделала тебе плохого?
– Все плохое! Она даже не купила мне мороженого, когда я просила!
– Вот что, милая моя, эту историю про мороженое я слышал уже сто раз! – рассердился Алексей. – Раз не купила, значит, так было надо! И хватит вспоминать про мороженое, а то вообще никогда в жизни его больше не получишь!
– Ты тоже меня больше не любишь, да, папа… – прошептала Наташенька, и Алексею стало стыдно и за свою излишнюю горячность, и за то, что он никак не мог обеспечить своей дочери счастливое безоблачное детство, которое было у него самого, несмотря на такую же рыжесть и веснушчатость.
Он сел на пол, положил свою голову на подушку Наташеньки и сказал:
– Конечно, люблю. Как же я могу тебя не любить, когда мы такие одинаковые. Ты – это все равно что я.
– А я – как ты, да, папа?
– Да…
Когда девочка все-таки уснула, Алексей вышел на кухню и тяжело опустился на стул у стола. Оксана подошла сзади, обняла его за шею и уткнулась лицом в пушистые рыжие кудри. Он за руку вытащил ее из-за спины и посадил к себе на колени.
– Я люблю тебя, – сказала Оксана и провела пальцами по его щеке.
– Я это чувствую, – отозвался он. – Я долго не мог до конца в это поверить, а теперь…
Оксана опять обняла его за шею, и они долго целовались, временно забыв про свои неприятности. Потом он слегка отстранился от нее и сказал:
– И все же… еще можно повернуть назад, пока мы не расписались…
– В каком смысле? – испугалась Оксана.
– Ну… если ты не сможешь жить рядом с Наташей…
Она вскочила с его колен и сразу осипшим голосом проговорила:
– То есть ты… готов от меня отказаться… из-за… своей дочери?
– Ну… не то ты говоришь, не то… – сморщился Алексей. – Я боюсь сломать тебе жизнь…
– Сломать?!
– Ну… не знаю… Может быть, я опять подобрал неподходящие слова… В общем, я и за себя боюсь тоже… Мне кажется, я не перенесу, когда ты мне вдруг скажешь, что не в силах больше ее терпеть… Может, уж лучше сейчас, сразу…
– Что ты говоришь, Алеша?! – ужаснулась Оксана и закрылась руками.
Он подошел к ней, оторвал ее руки от лица и сказал:
– Ну посмотри на меня еще раз, Оксана! Я боюсь, что, когда горячка пройдет, ты вдруг обнаружишь, что я не тот… что не с тем тебе нужно… И вообще пожалеешь…
– Ну что ты… – опять потянулась она к нему руками и губами. – Я люблю тебя, люблю… И ты не смеешь так говорить…
И он снова сдался, хотя уже почти совсем решился вырвать ее из сердца, раз и у нее ничего не получается с Наташей. Он совершенно не мог ей противиться. Она значила для него не меньше, чем дочь. Он страшно любил ее. Гораздо больше бывшей жены Алины. Гораздо больше всех вместе взятых женщин, которые встречались на его пути. Она была самой главной…
И Алексей прижал ее к себе так, будто кто-то собирался у него ее отнять, будто они обнимаются последний раз перед тем, как расстаться навсегда. Наверно, даже если бы опять проснулась Наташенька, он не смог бы сейчас оторваться от Оксаны. Он весь переливался в нее и растворялся в ней, и ничего в этот момент не надо было другого. Существовали только он и она, их сумасшедшая любовь, а все остальные вполне могли подождать до утра, даже Наташенька…
Утро для дочери Алексея Пылаева мудренее вечера так и не стало. Она капризничала и утверждала, что Оксана нарочно вчера съела все печенье, чтобы сегодня ей не досталось. Оксана говорила, что печенье они все вместе съели за ужином, но девочка все равно твердила одно и то же: «Съела! Съела! Специально!» Алексею очень хотелось отшлепать дочку, но он понимал, что именно этого она и ждет. Она готова пострадать, потому что ее страдания целиком и полностью будут на совести Оксаны. Конечно, в своем пятилетнем возрасте Наташа так думать не могла, но она интуитивно чувствовала, как надо себя вести, чтобы досадить Оксане.
Расстались они тогда, когда Оксана была уже на таком взводе, что у нее кривились губы и дрожали руки.
