Глухо ухнула спущенная тетива. Стрела, прожужжав в воздухе, расколола брусок пополам, глубоко вонзившись в трухлявое дерево колоды.
– Ай да сила! – похвалил Тойво, не без труда выдёргивая стрелу.
– Ничего подобного мне видеть не случалось, – признался Антеро.
– А нигде больше ничего подобного и нет, – польщённый Кауко расплылся в улыбке. – Моя выдумка, и труд немалый. Семь разных древесин испробовал, да девять тетив изорвал, пока получилось. А соседи потешаются, все после той охоты.
После лесовик позволил пострелять своим гостям. Он с удовольствием учил их упирать оружие в плечо, целиться, заботливо следил, чтобы пальцы не попали под спущенную тетиву. Промахи веселили Кауко, но он снова и снова терпеливо объяснял, направлял руки и указывал, пока Антеро и Тойво не сумели сбить по нескольку брусков каждый.
– Ну вот, другое дело. А то вы чуть не роняли его при выстреле, смотреть смешно! Ладно, пойдёмте в дом. Нечего комаров кормить, кормить гостей куда приятнее.
В доме нашлись сухари, немного вяленого мяса и солёная морская рыбина из Виипури. Пошуршав на полках, хозяин вытянул небольшой бочонок, встряхнул и, пробурчав «ещё осталось», поставил перед гостями. Втроём уселись за грубо сколоченным столом, с которого Кауко поспешно смёл пыль и старые крошки.
– Ты и правда думал, что сумеешь пройти пороги? – начал разговор Антеро.
– И прошёл бы, – уверенно ответил Кауко. – У меня шест сломался.
– Что уж теперь об этом? Хвала богам, цел остался. Такую бы смелость да на хорошую затею!
– Мне давно хочется славного дела, – с грустью произнёс лесовик. – Такого, чтобы многим запомнилось, может, и в рунах осталось. Только про мои дела вместо рун все больше байки смешные получаются.
– Так хочешь прославиться, что себя не жаль?
– Нет, не то. Просто младший я – и все тут. Уже второй десяток разменял, своим домом зажил, а что толку? Пока один в лесах – ещё ничего, каждый метсямиес сам себе хозяин, а над ним – только Хозяева лесные. Но чуть к людям вышел – так все сначала: «Кауко непутевый! Смех народа саво!». А что делать, коли нрав у меня такой – не могу долго на одном месте, все ищу чего-то нового. Вот хоть лук к палке приладил – легче держать натянутым да целиться.
– И хорошо придумано.
– Я одного лишь в толк не возьму – почему про одни неурядицы слагают руны, точно про подвиги, а над другими потешаются?
– Так ведь на одно и то же можно посмотреть разными глазами. А ещё разными ушами выслушать, да разными словами пересказать, и самому себе первому – так и выйдет разное про одно и то же.
– Это премудрости рунопевцев?
– Не только. Просто рунопевец о делах прошлого чаще других вспоминает и сказывает, и нелёгкое это дело, большого умения требует. Как ни поверни – тоже работа, тоже изделие, хотя в руки его не взять и в ларь не запереть. Сказитель не просто поёт да струны кантеле щиплет – через него люди былых времён с людьми нынешними говорят, знания свои передают да жизни учат. Услышать и понять их тоже надо уметь, а если это потом в жизни пригодилось, значит, не зря старался рунопевец. Если песня красивая да складная, радует людей и помогает им, то и запомнят ее надолго. А про неурядицы слушать интереснее всего. В них только самому попадать неприятно.
– Сказываешь ты складно. Только как славное дело с неурядицей не спутать?
– Славны те дела, что людям полезны. Они могут и громкими-то не быть, и получиться могут не сразу. Совершают их люди смелые да на подъём легкие, из тех, что готовы искать и находить небывалое. Нам с Тойво как раз такие товарищи нужны.
– Что вы затеяли-то? – оживился охотник.
– Что затеяли – в то на здоровую голову и не поверить. Ты о волшебной мельнице Сампо что-нибудь знаешь?
– Не знаю сейчас – узнаю вскоре! – весело ответил Кауко.
– Мы пойдем к побережью моря, во владения хяме. А дальше – видно будет.
– Пойду с вами. А чего мне тут? И лук крестовый с собой возьму, глядишь, сгодится! Только отдам соседу, что на скачках проспорил. – И, помолчав, добавил: – Долг платежом красен.
7
Старейшины хяме
Уже больше недели прошло с тех пор, как Антеро и Тойво, поблагодарив гостеприимных саво, ушли из Савонкоти и направились в сторону морского побережья. Вместе с ними бодро шагал Кауко, весёлый и разговорчивый.
Десять лет назад Антеро шёл напрямик к морю, сейчас же он не искал короткого пути. Рунопевцу хотелось обойти как можно больше селений – так он надеялся поговорить со всеми встречными хяме. Поэтому дорога бесконечно петляла и кружила среди лесов, озер и болот, не оставляя в стороне ни одного хутора – хяме предпочитали жить уединённо, и дорога от дома к дому была неблизкой.
Однако здесь Антеро ждало разочарование – Тиэра не зря предупреждал его о немногословности хяме. Хозяева не отказывали в ночлеге и пище, но были необычайно скупы на слова и постоянно уходили от разговора. Расспросы, песни, забавные истории – все оказывалось не впрок: хяме как будто совсем не было дела до того, что происходит за ближайшим лесом.
На восьмой день путники вышли на лесную дорогу, плотно утоптанную множеством ног и копыт, с глубокими колеями от тележных колёс. По ней жители лесного края шли, ехали, перевозили грузы и перегоняли скот в многолюдные прибрежные селения навстречу купцам, приходящим из-за Варяжского моря.
Вскоре странники нагнали подводу, нагруженную брёвнами. Коренастый мужик в серой куртке и шапке-треухе погонял двух могучих волов, двое парней помладше торопливо шагали следом с топорами на плечах, третий – совсем ребёнок – сидел на подводе, свесив ножки, обутые в лапти.
– Доброго дня вам! – окликнул Антеро встречных. – Далеко ли до деревни?
Старший хяме медленно перевел на него тяжёлый взгляд.
– Свои дорог-гу зна-ают, – протянул он. – А чужака-ам она-а ни к чему-у.
– Что ж так неприветливо? – Антеро не хотел отпускать хяме без разговора. Тот наверняка исходил свой край вдоль и поперёк и мог бы поведать многое. – Мне всего и надо, что знать, куда дорога ведёт!
– Что есть путе-ей, все в Хяменлин-нуу[32], – медлительная речь считалась у хяме признаком степенства. Наиболее старательные умудрялись проговаривать подолгу каждое слово, чем неизменно смешили соседние народы.
На том и разошлись.
– Бор дремучий – помёт барсучий! – выругался Кауко. – Что за нелюдимый народ!
К вечеру путники дошли до ближайшей деревни – большой, не менее десяти дворов, с добротными домами и крепкими оградами – хяме по праву считались самым хозяйственным и работящим народом в землях Калевы. Но на каждом доме, на каждом заборе оставило свой тоскливый след запустение – как будто добрая сила, с любовью
