– Осторожно с пробирками – они хрупкие, и в каждой из них – смерть.
– Я буду предельно осторожна. Все оставьте помещение лаборатории, кроме профессора. Нам нужно поговорить.
Когда Саха и лаборант вышли, Вера повернулась к профессору. Лицо той снова стало жалким – она уже догадывалась, что эта группа людей в асмейской форме – не те, за кого себя выдают.
– Доктор, мы – не асмейцы. Мы те, для кого предназначалось все создаваемое в этих лабораториях. Такому чудовищу, как вы, будет справедливым самой испытать то, что вы учиняли над людьми в этом боксе, и то, что собирались осуществить над нами. Если станет невыносимо – просто дерните за аварийный рычаг, и для вас все закончится. А пока вы будете решаться сделать это, вспоминайте тех, кого вы принесли в жертву своим людоедским замыслам, и молитесь Богу. Все, прощайте…
Вера, не обращая внимания на трясущиеся губы стремительно постаревшей за последние несколько секунд Анны, взяла из шкафа штатив со смертоносными пробирками и направилась с ним на выход. Саха и Паха, догадываясь о намерениях Веры, уже прикрывали гермодверь в биологическую лабораторию. Вера со всей силы швырнула штатив с пробирками в дальний угол и вышла из лаборатории. Звон разбивающихся пробирок совпал со стуком запирающихся замков гермодвери.
Несколько минут из-за двери доносились стуки, мольбы и плач Анны. Потом, когда быстродействующие вирусы и бактерии начали разъедать ее изнутри, она захрипела и стала вопить. Вера в это время всматривалась в лица работников обеих лабораторий, наблюдавших происходящее и понимавших, что происходит с их начальницей за гермодверью. Но ни жалости, ни сочувствия Вере рассмотреть в этих людях не удалось. Либо профессор сама по себе не могла вызывать таких чувств, либо работники фабрики смерти настолько очерствели, что очередная мучительная гибель не вызывала в них никаких эмоций. Сильный хлопок и рев пламени, нагревшего дверь до нестерпимого жара, а потом тишина.
Один из дюжих работников лаборатории принес из подсобки кувалду и по требованию Веры обломал замыкающее колесо двери в лабораторию, а затем погнул и заклепал тяги. Теперь, если кому-то и вздумается войти за эту дверь, чтобы поискать оставшиеся научные творения профессора, сделать это будет непросто.
Примерно час ушел на то, чтобы переломать все оборудование в химической лаборатории, начальник которой сам старался сделать процесс разрушения производства необратимым в обмен на обещание Веры не оставлять его внутри лаборатории так же, как это было сделано с его коллегой-биологом. Он же осуществил спуск отравляющих газов из трех баллонов через специальный отвод на Поверхность. Довершил все организованный совместными усилиями пожар, после чего входная дверь в лабораторию также была закрыта с последующим повреждением отмыкающих механизмов. Уходя, отряд Веры повредил внутреннее открывающее колесо двери бункера и закрыл дверь снаружи, оставив в холле и спальных помещениях этого бункера работников лабораторий и охранников. Когда партизаны уже уходили оттуда, один из них недовольно заметил:
– Их скоро найдут и выпустят.
– Я знаю, – спокойно ответила Вера.
– Зачем же мы оставили их в живых?
«Действительно, зачем?» – подумала Вера. Еще пару лет назад она бы так не поступила, находясь в тылу врага. Эти нелюди, создававшие оружие массового поражения и спокойно наблюдавшие чудовищные опыты над живыми людьми, были ненамного меньшими монстрами, чем Анна. Пусть с большим трудом и не очень скоро, они способны восстановить разрушенное диверсантами сегодня и возобновить выпуск смертоносной продукции. По всем канонам, их надо было ликвидировать; может, не так мучительно, как Анну, но однозначно – убить. И все же Вера этого не сделала, а потому, не найдя подходящего ответа на вопрос партизана, лишь пожала плечами. Но партизан сказал еще не все:
– А зачем вы потребовали опустошить те баллоны? Мы могли их использовать для диверсии внутри Улья. Могли бы открыть их где-нибудь, где побольше людей.
Вера резко остановилась, из-за чего партизан столкнулся с нею. Она взяла его своей цепкой рукой за затылок и грубо притянула его голову к своей.
– Ответь мне на вопрос: чем ты отличаешься от тех монстров, которых мы оставили живыми в том бункере, и от того чудовища, которое там сгорело?
Он не выдержал Вериного взгляда и опустил глаза, но вырываться из железной хватки Вериных пальцев не рискнул. Не услышав ответа, Вера отпустила партизана и закончила свою мысль:
– Научись отличаться от них, и тогда ты станешь сильнее их!
13– Цетка Вера, вы чуеце мяне?[9]
Из туманного мрака в Верину нирвану вползло лицо Сахи. Саха. Диверсанты. Лаборатория. Улей. Постепенно Вера приходила в себя. Болезненный стук в висках отдавал в затылок. Она не могла понять, почему лежит в этом коридоре, не помнила, что с ней произошло.
Пытаясь восстановить последовательность происходившего с нею, она мысленно вернулась к событиям в бункере лабораторий. Потом она повела отряд к небольшой группе помещений, называемых типографией. Им опять везло – никто не обращал на мечущихся по Улью асмейцев никакого внимания. Типография стояла заброшенной – это учреждение пока что не было востребовано новыми властями. Около часа прохаживаясь между печатными станками, коробками со шрифтами, различными типографскими приспособлениями, Вера всем своим разумом пыталась понять устройство и принцип действия книгопечатания. А уже скоро она отобрала тот минимум приспособлений, шрифтов и материалов, который они смогут унести, распределила этот груз между диверсантами и повела их подальше от типографии. Все тот же неугомонный партизан долго собирался и наконец спросил:
– Командир, ты все-таки мне объясни, что мы делаем, зачем мы набрали эти тяжести и что с ними собираемся делать? И когда, наконец, начнем воевать?
Вера начинала задыхаться – какой-то комок перекрывал ей дыхание в груди. Она едва слышно ответила:
– Мы несем самое сильное оружие… В борьбе со злом…
– И как же мы будем бороться этим оружием? Забросаем им асмейцев?
– Чуеш ты, жартаўнік? Яшчэ адзін раз звернешся да камандзіра не па форме… тады я твой язык вельмі доўгі цябе на шыю наматаю…[10] – осадил его Паха.
Близнецы уже не раз тревожно переглядывались, видя, что с Верой что-то не так. Она шла все медленнее, замедляя движение всего отряда; дышала тяжело, и иногда ее заметно покачивало из стороны в сторону. А потом она прислонилась к стене и начала медленно по ней сползать. Саха поднял своего командира на руки и бережно понес. Но прошли они немного – перед очередной туннельной развилкой остановились. Здесь лестничная система вела на верхние и нижние уровни системы Улья, и они просто не знали, куда идти дальше. В Улье ориентировалась и вела их
