— Позови Малику.
— Она уехала, мой правитель.
— Куда?
— В Ларжетай. С советником Безбуром. Она приходила, когда вы спали.
— И, как всегда, не сказала — зачем?
— Сказала. Для решения вопросов по организации ювелирной выставки.
— Позови Бархата.
— Он уехал в Партикурам.
Адэр обвёл взглядом кипы бумаг. Несколько дней он будет предоставлен сам себе. Провести их надо с пользой. Читать сочинения судей особой охоты не было. Этим займётся специальная комиссия, если он решится её назначить. От книжонки по истории мало проку. Протокол заседания Совета скоро затрётся до дыр. Адэр посмотрел на проём, завешанный плотной тканью, и нетерпеливым жестом велел Гюсту уйти.
Кебади будто ждал его: сидел совершенно неподвижно; руки, обтянутые сморщенной кожей в выступающих венах и пятнах старости, расслабленно лежали на закрытой книге; большие стёкла опущенных на нос очков отражали заточенное белоснежное перо на краешке чернильницы; взор поверх очков был полон внимания.
Адэр посмотрел глубь зала, который из-за огромного количества шкафов и стеллажей казался лабиринтом.
— Кебади, расскажи, что на этих полках?
— Отчёты, справки, протоколы, переписка наместников.
— С кем?
— С друзьями, с жёнами, с чиновниками. Наместники любили плодить макулатуру.
— Переписка последнего наместника тоже здесь?
— Виконт Тайпель был на удивление скрытным человеком. После него не осталось ни блокнота, ни записки.
Адэр заложил руки за спину, качнулся с пятки на носок. И как вычислить, не прибегая к помощи Дадье, кто сообщник виконта? Как узнать, кто так ловко связал сына Великого с назначением наместника, с созданием лагеря смертников и с хищением сапфиров с подпольного прииска?
— Все писали мемуары, — продолжил Кебади, — а этот заставлял Малику читать ему историю и законы Ракшады. Странная прихоть для человека, который уже стоял на краю могилы.
— Он болел?
— Он был самым старым из всех наместников.
Адэр указал на два книжных шкафа с дверцами без стёкол:
— Что здесь, Кебади?
— Древние атласы Краеугольных Земель.
Адэр указал на полки, прикрытые пожелтевшими газетами:
— А там?
— Древние своды Законов. Скажите, что конкретно вам надо?
— Как я понял, история Грасс-Дэмора была уничтожена не полностью.
— Всё, что удалось собрать моему деду и мне, — в конце зала. Только возьмите фонарь, там темно.
Адэр взял протянутый летописцем фонарь и пошёл вдоль взлетающих к потолку стеллажей. Между секциями под высоким сводом горели не все лампы, а после очередного поворота Адэр ступил в мягкий полумрак.
Проход сузился. Звук шагов прижался к полу. Запах залежалых бумаг стал густым, въедливым. Пробивая серую полутьму впереди, луч фонаря выхватывал слева и справа корешки книг, сгибы папок, обмотанные бечёвкой пачки документов. В свете колыхалась пелена, сотканная из мельчайших пылинок, и неохотно расплывалась, обтекая Адэра.
Он ещё раз повернул и наткнулся на полки, примкнувшие к стене ровными рядами, как линии в тетради. Скользнул лучом вверх, вниз.
— Кебади! Здесь ничего нет! — крикнул Адэр, и слова завязли в застывшем воздухе. Посветил в одну сторону, в другую. — Кебади!
Кипя от злости, выбрался из лабиринта стеллажей, но не успел открыть рот.
— Не нашли? — спросил Кебади. — Вот и я не нашёл, когда уехали люди вашего отца. Я отлучился из замка на пару дней. Пришёл, а тут пусто.
— Довольно! — произнёс Адэр, грохнув фонарём о стол. — Вы словно сговорились! Куда ни ткнись, везде Тезар, Тезар, Тезар! Хватит винить его во всех бедах! Где было бы ваше Порубежье, если бы не мой отец? Забыли, как ели лепёшки из крапивы и пили воду из луж?
Кебади открыл книгу на чистой странице, взял перо. Восковые пальцы мелко дрожали.
— После пожара в библиотеке мой дед стал плохо видеть — дым выел ему глаза. А потом и вовсе ослеп. Но у него была удивительная память. Порой мне приходилось писать под его диктовку сутки напролёт. Он боялся забыть, а я боялся не успеть.
Адэр упёрся кулаками в стол:
— Мне плевать, что случилось с твоим дедом.
— А потом он сошёл с ума, — продолжил Кебади, взирая на подрагивающее в руке перо. — Назвал себя первым святым свидетелем и до самой смерти не проронил ни слова. Когда он умер, я нашёл под его периной дневник. Другой бы подумал — каракули ребёнка, а это начертал слепой человек. Больной рассудок не давал ему покоя… Дневник всегда лежал у меня в столе. Я не боялся, что его украдут. Кому нужны каракули? Я пытался разобрать почерк деда, но у меня не получалось. И сейчас этот дневник, который забрал ваш Тезар, мне дороже итога всей моей жизни. — Летописец направил на Адэра опустошённый взгляд. — Если вы можете, если это в ваших силах, верните его.
Адэр запрокинул голову. Серый потолок в паутине мелких трещин, на лампах пыльные плафоны, воздух вокруг них подёрнут туманной дымкой. Как же хочется напиться…
— Сколько тебе лет, Кебади?
— Семьдесят шесть, мой правитель.
— Почему ты до сих пор здесь? Среди гор никому не нужных бумаг. Почему не обзавёлся семьёй и не живёшь как обычный человек?
— Мои жена и дети умерли во время мора. И я давно уже не верю в Бога. Я потерял всё, чем живёт обычный человек.
Адэр опустился на стул:
— Если дневник твоего деда не уничтожили, я верну его.
Кебади скупо улыбнулся:
— Я вам верю.
Адэр закинул ногу на ногу:
— Почему Великий закрыл древние народы в резервациях?
— Я помню нескончаемые вереницы климов и ветонов. Помню крики и плач людей. Помню разрушенные дома. Помню растерзанного озверевшей толпой ориента всего лишь за то, что он принёс на базар рыбу. Но я не помню объяснений Великого, почему он это сделал.
— Завтра я поеду к морскому народу. Расскажи мне о нём.
— Ориенты считают себя детьми Бога моря.
— Они легко идут на контакт?
— Если вы скажете, какую цель преследуете, мне будут легче ответить.
— Нет, Кебади, не скажу.
Летописец вернул перо на краешек чернильницы. Вытащил из ящика стола книгу, приложил руку к сердцу, затем пару секунд подержал ладонь на кожаной, потемневшей от времени обложке без надписи. Его действия напоминали ритуал, чем-то похожий на религиозный. Но Кебади сказал, что не верит в Бога…
Протянул Адэру:
— Почитайте на досуге.
Адэр наугад открыл книгу и чуть не задохнулся: в лёгкие хлынул хрустально-чистый воздух. Таким может быть воздух только высоко в горах, под облаками, но сейчас ледниками и водопадами пахли пепельные, покрытые записями на незнакомом языке листы со следами сотен, а может, тысяч пальцев.
Адэр перевернул страницу, вдохнул необузданный жар костра и невольно вжался в спинку стула — почудилось, что пламя лизнуло подбородок.
— Что с вами, — прозвучал обеспокоенно голос летописца.
— Чем она пахнет?
— Бумагой, мой правитель. Старой бумагой.
Адэр посмотрел на рукописный текст, графически он сильно отличался от предыдущего. Перевернул ещё страницу и зажмурился от удовольствия: так может благоухать только женщина на пике оргазма, у этого аромата нет названия, но мужчина ни с чем его не спутает. Буквы, точно крылья птиц, создавали иллюзию полёта фраз, и казалось, что строки находятся в
