Двадцать лет назад
– Мы должны попробовать снова, – твёрдо заявил Доминик 2 января 2001 года.
– Ты сбрендил? – возмутился Менно. – Ты видел, что случилось с тем парнем, Джимом Марчуком?
– Именно поэтому мы и должны попробовать снова. Сейчас у нас одна-единственная точка на графике. Мы не можем на её основе делать какие-то выводы.
– Этот парнишка едва не умер. Что, если бы он не пришёл в себя?
– Но он пришёл в себя. И вообще-то мы даже не уверены, что это наша аппаратура его отключила.
– Ой, да ладно! Это случилось в момент, когда мы активировали шлем. Что ещё могло послужить причиной?
– Кто знает? «После того» не значит «вследствие того». Но в любом случае, если эффект наблюдается только с ним, мы должны это знать. Я не хочу отменять всю программу из-за единственной неудачи.
– Знаешь, кто ещё так говорил? Генерал Тёрджисон из «Доктора Стрейнджлава» – непосредственно перед концом света.
– Не волнуйся, – ответил Доминик. – Всё будет хорошо. В этот раз мы подготовимся. Никаких больше Лорела и Харди, несущих труп по коридору. Следующего подопытного мы привяжем, так что он из кресла не выпадет – ещё сотрясения не хватало. И если он потеряет сознание – что ж, мы просто сядем и подождём. В конце концов, Марчук очнулся через несколько минут. – Менно на секунду задумался. – Давай попробуем с тем парнем из бизнес-школы, с бегуном. У него тоже есть внутренний монолог; и он из Виннипега, должен быть в городе. Как, говоришь, его зовут?
– Гурон, – нехотя ответил Менно. – Тревис Гурон.
* * *– Значит, так, Тревис, – произнёс Менно в интерком. – Мы хотим, чтобы ты думал только о тестовом сообщении, хорошо? Только о нём, ни о чём другом. Ты его помнишь?
По другую сторону стекла атлетического вида молодой человек кивнул.
– «Палаш вызывает Дэнни»[41].
– Именно. Просто повторяй это про себя снова и снова, пока я не скажу «начали».
Снова кивок.
Менно занёс палец над клавишей запуска, но замер, не в силах заставить себя нажать её.
Примерно через десять секунд стоящий рядом с ним Доминик пробормотал «Да ради бога», протянул руку и ткнул пальцем во вторую клавишу «Ввод», на числовой клавиатуре, и…
…и голова Тревиса упала вперёд, а его пристёгнутое к креслу тело обмякло.
– Гадство! – сказал Менно, выбегая в коридор и врываясь в соседнюю лабораторию. Он отстегнул шлем и отбросил его в угол комнаты, чтобы не запинаться. Всё было так же, как с Джимом Марчуком. У Тревиса был нормальный пульс – в этот раз Менно нащупал его без труда, – и дышал он тоже нормально.
Вошёл Доминик; Менно бежал сюда со всех ног, Доминик же, похоже, особо не торопился.
– Ну? – спросил Дом, словно интересуясь счётом спортивного матча, который ему был не особенно интересен.
– Без сознания, – ответил Менно. – В остальном в порядке… я так думаю.
– Должно быть, их вырубает фокусированный транскраниальный ультразвук, – сказал Дом, – но я не понимаю почему.
– Мы не должны этого делать, – сказал Менно, чувствуя подступающую тошноту. Он взглянул на часы. – Две минуты.
– Всё будет в порядке.
Менно начал ходить туда-сюда.
– Чёрт, чёрт, чёрт…
Они ждали… и ждали… и ждали – Тревис всё это время спокойно дышал, хотя в уголках полуоткрытого рта начала собираться слюна.
– Всё! – сказал Менно. – Пятнадцать минут. Это втрое больше, чем у Марчука. Мы должны вызвать «Скорую».
* * *Кайла подбежала к сестринскому посту.
– В какой палате Тревис Гурон?
Медсестра – грузная женщина средних лет – указала на зелёную доску на противоположной стене, где мелом были написаны имена пациентов с номерами палат и именами лечащих врачей. Кайла нашла строчку с Тревисом и побежала по коридору; её низкие каблуки выбивали дробь по раскрашенному цветными полосами полу.
Дверь в палату Тревиса была открыта. У него была кровать с поднимающейся передней частью: она держала его спину в наклонённом на сорок пять градусов положении. Его глаза были закрыты, волосы – тёмные, как и у Кайлы, – в беспорядке. На левую руку поставлена капельница, на указательном пальце правой закреплён датчик монитора пульса. Тревис был одет в больничную распашонку, цвет которой напоминал ополаскиватель для волос, каким пользуются старушки.
– Тревис, – сказала Кайла, подходя к нему с левой стороны.
Никакого ответа.
Вошёл худой невысокий доктор в белом халате.
– Здравствуйте, – сказал он. – Я доктор Мукерджи. А вы?
– Кайла Гурон. Его сестра.
– А, это хорошо. Спасибо, что пришли. Вас уже проинформировали?
Кайла покачала головой.
– Ну, значит, придётся мне, – сказал Мукерджи. – Ваш брат в коме, насколько мы можем судить. Никаких следов травмы или повреждения. Мы сделали ему МРТ – признаков тромбоза или опухоли нет.
– Сколько это продлится?
Мукерджи слегка приподнял плечи.
– Этого мы не знаем. Есть разные стадии пребывания в коме; мы используем так называемую шкалу комы Глазго для оценки моторной, словесной и глазной реакций. К сожалению, ваш брат находится в самом низу – в наихудшем состоянии – по всем трём показателям. Конечно, мы сделаем всё, что можем. Если повезёт, когда-нибудь он очнётся.
– «Если повезёт»? – повторила Кайла. – Да что с ним стряслось? Как он сюда попал?
Мукерджи заглянул в блокнот.
– Его привезла «Скорая», – быстрый взгляд на часы, – пять часов назад. По-видимому, его нашли без сознания в пустой аудитории в Университете Манитобы; на него наткнулся уборщик.
– Что вы делаете, чтобы ему помочь?
– Мы следим за его телесными потребностями. Но вы можете посидеть с ним. Поговорить. Если будет хоть какая-то реакция – он заговорит, повернёт к вам голову или что-то в этом роде, – дайте знать на сестринский пост. Просто потяните за вон тот красный шнур, видите? – Он повернулся и вышел.
Кайла посмотрела на часы; чёрт, она сегодня не успеет в клуб. Стул – обтянутая оранжевым винилом хромированная рама – стоял у стены. Она подтащила его к кровати и поставила рядом со стойкой капельницы. Села.
– Ну же, Трев, – сказала она. – Просыпайся, чёрт тебя дери. Это я, Кайла. Просыпайся.
Он не реагировал. Кайла смотрела на него, вглядывалась в его лицо, чего не делала целую вечность. Она до сих пор думала о нём как о странном угловатом ребёнке – но он вырос в красивого молодого человека с чистой кожей, высоким лбом и…
…и, как она знала, пронзительными голубыми глазами. Но этого сейчас не было видно – веки были закрыты, а глазные яблоки под ними неподвижны, она хорошо это видела. Нет быстрых движений глаз – нет сновидений.
– Трев, ради бога, – сказала Кайла. – Маму удар хватит. Ты же не хочешь, чтобы я её тревожила. Просыпайся, а? – Она помедлила, затем взяла его за руку; рука была тёплой, но висела, как плеть. – Тревис? – сказала она. – Тревис, ты там?
* * *– Ты поломал шлем, когда бросил его через всю комнату, – сказал Дом.
– Я его не бросал, – ответил Менно, – я просто…
– Да ладно, ты его буквально швырнул.
Может, и так; может,
