– С 2001 года. С тех пор как ты её потерял. Прости, но тогда это было очевидно. Я не думал, что пропало целых шесть месяцев, но было ясно, что ты утратил память за какое-то время.
– Так почему же ты мне не рассказал?
Он приподнял плечи.
– Потому что ты излечился.
– Излечился? От чего?
– Я не знаю, – сказал Менно. Он не мог видеть выражение моего лица, но, должно быть, почувствовал, что я собираюсь возразить, потому что приподнял руку: – Честное слово, я двадцать лет пытался это выяснить. – Он шумно выдохнул. – И знаешь что? Это такое облегчение – наконец иметь возможность об этом поговорить. С тех пор как уехал Доминик, мне и обсудить это стало не с кем.
– Так что же, чёрт возьми, произошло?
– Мы с Домиником Адлером разрабатывали прибор, который мог бы детектировать не произнесённые вслух фонемы – по сути, считывать артикулированные мысли прямо из мозга. Ты откликнулся на наше объявление о поиске подопытных в «Манитобан»[44].
Тогда я участвовал во многих таких вещах; что угодно за пару лишних долларов.
– Я помню. Такая штука типа шлема.
Менно кивнул.
– На самом деле их было два. Мы начали с первого, и он действительно смог уловить активность твоего мозга, но она была очень слабой и терялась в том, что мы посчитали шумами. Тогда мы разработали второй шлем, в который добавили транскраниальный ультразвук. Идея была в том, чтобы посмотреть, нельзя ли усилить нужный нам сигнал в твоей слуховой коре, сделать из него своего рода внутренний крик вместо шёпота, чтобы наш сканер смог его различить. Но вместо этого ты и… ты потерял сознание.
– Я этого не помню.
– Но это было. ТУЗ-стимуляция тогда была ещё в новинку; мы этого не ожидали.
Я коснулся ладонью груди.
– Всё, что я помню из того времени, это что меня пырнули ножом, но…
– Да?
– Ну, насколько я могу судить, 31 декабря 2000-го я был в Виннипеге, а не в Калгари.
Менно пожал плечами:
– Я не знаю, откуда ты взял идею о нападении, но этого не было, по крайней мере не тогда. Но… да. Ты в тот вечер был здесь – и наш шлем тебя вырубил, а когда ты пришёл в себя, то, как бы это сказать, вернулся ты не весь.
Я удивлённо уставился на него, но он не мог этого видеть.
– Что?
– До тех пор у тебя был внутренний голос – я видел его на осциллоскопе, – однако после этого он пропал.
– Что ты имеешь в виду под «внутренним голосом»?
– Именно то, что сказал: внутренний монолог, артикулированные фонемы в мозгу даже тогда, когда ты ничего не говоришь. Однако после того, как ты пришёл в себя, он пропал. Свет горел…
– …но никого не было дома? – закончил я. – Ты серьёзно?
– Да.
– Грёбаный эф-зэ? Философский зомби? Господи. Не просто анестезия, но… – Я тряхнул головой. – Нет. Нет, это же просто мысленный эксперимент. Философские зомби в реальности не существуют.
Менно молчал, наверное, секунд тридцать. Затем тихим голосом произнёс:
– Существуют. Они повсюду.
– Да ладно!
– У большинства людей, которых мы протестировали, не было внутреннего голоса.
– Тогда ваше оборудование, должно быть…
– Стой. Думаешь, мы не проверили всё по три раза? То, что я тебе говорю, – правда. – Он махнул рукой в моём направлении: – Единственное, чем был необычен твой случай, – это тем, что поначалу у тебя внутренний голос был, а после обморока ты его утратил.
– Сколько я был без сознания?
– Может, минут пять. И через несколько дней мы снова тебя протестировали – без ТУЗа, разумеется, – и, в общем, внутреннего голоса больше не было.
– И вы решили проводить со мной регулярные собеседования, чтобы посмотреть…
– Посмотреть, не изменилось ли чего в тебе. Хотелось бы мне, чтобы мы устраивали такие же собеседования и раньше, но мы никак не могли знать, что случится.
– Я не смотрел записи собеседования от начала до конца, но не заметил никаких изменений…
– Заметных изменений не было, – подтвердил Менно. – Внешне ты вёл себя точно так же, как и прежде.
– До последней записи, – сказал я.
– Э-э… – очень тихо сказал Менно. – Да.
– И это было не только на плёнке. Я изменился, и люди могли это заметить. Кайла могла заметить.
– Кайла?
– Моя подруга – ну, с которой я в то время встречался. Кайла Гурон. Она…
– Гурон? – удивлённо прервал меня Менно.
– Она ходила на твой курс. Я виделся с ней вчера, впервые почти за двадцать лет. Она сказала мне, что я… я тогда ударил её. Я! – Я покачал головой, всё ещё не в силах с этим смириться. – И потом, все эти ужасные вещи, что я наговорил на том собеседовании. В это просто невозможно поверить!
Он медленно кивнул:
– Ты и правда изменился ближе к концу. Я не знаю почему.
– У тебя должны были быть какие-то идеи. И, чёрт возьми, как я снова стал нормальным?
– Джим, честно, я не знаю. Но…
– Что?
– Но в течение почти шести месяцев ты правда был философским зомби. – Он повернул голову влево, потом вправо – может быть, в знак отрицания, а может, изображая орды, что преследовали его два десятка лет. – И ты был так же пуст, так же безучастен, так же мёртв внутри, как и бесчисленные миллионы других, что постоянно нас окружают.
* * *Я, шатаясь, вышел из вестибюля дома Менно на Портидж-авеню. Было время обеда, и тысячи людей шли по ней на восток, и другие тысячи на запад, а я просто стоял, словно остров на реке, пытаясь не потерять равновесие.
Ко мне приближался мужчина со склонённой головой, на ходу набирая что-то на телефоне. За ним шли двое с воткнутыми в уши наушниками – оба, так получилось, с проводами характерного эппловского цвета. Они проплыли мимо, даже не взглянув на меня, просто бездумно обогнув препятствие.
Бездумно.
Господи, может ли такое быть?
Теперь ко мне двигались три девочки-подростка, куря на ходу. Доклад Главного военного хирурга США[45] увидел свет, вероятно, ещё до рождения их родителей, но они тем не менее курят. В этот раз я отошёл в сторону с их пути, пытаясь уклониться от выдыхаемого ими дыма.
И я, раз уж начал двигаться, продолжил движение; первый закон Ньютона, и всё такое. Я прошёл мимо бездомного с картонкой с надписью «Помогите – голодаю». Перед ним стояла пустая жестянка из-под кемпбелловского супа; некоторые прохожие бросали в неё монетки.
Интересно, насколько сильно ударила по нищим отмена Канадой центовых монет в 2013 году. Конечно, всякий, кто подаёт один цент в качестве милостыни, заслуживает за это проклятия, но в принципе в обороте было много монет покрупнее. С другой стороны, в Канаде широко употребляются монеты достоинством один и два доллара, чего в Штатах никогда не было – американцы всегда предпочитали банкноты для этого номинала. Так
