— Слишком много чести для тебя, — хмыкнула девушка и деловито уткнулась в документы, которые держала в руках, — много работы, знаешь ли, поэтому извини, мне некогда с тобой болтать, — не поднимая глаз, закончила.
— Да брось ты! — чуть наклонившись, вытягиваю бумаги из ее рук и откидываю на край стола, — я, конечно, понимаю, что у главного редактора Першиной Татьяны много дел… Поздравляю, кстати, с повышением.
Со скучающим видом она лишь откинулась на спинку кресла и сложила руки на груди. Как всегда, высокомерна и шикарна: строгая блузка, безупречный макияж и маникюр, светлые волосы до плеч идеально уложены.
— Мне пришлось побегать за тобой, дорогая, думаю, я заслужил пару минут твоего внимания.
— Красиво поешь, Власов, но ближе к делу — что тебе нужно? — с ролью руководителя справляется безупречно: невозмутима и деловита.
— А это я у тебя хотел узнать. Снова взялась за старое и пытаешься что-то выведать обо мне?
— Что ты имеешь в виду? — наигранно хмурит тонкие брови и прикидывается дурой, только меня не проведешь, — мне как раз-таки от тебя ничего не нужно, это ты ввалился в мой кабинет!
— Кажется, я просил тебя не копать под меня и мою семью и тем более не совать нос в мою личную жизнь, — спокойно разъясняю, осматривая кабинет. Я бы мог бросить ей в лицо всю информацию, что мне известна, но хочу, чтобы она сама во всем созналась.
— Поверь, мне нет дела до твоей личной жизни. Своей хватает.
— Статья о Романовой Валерии. Не вздумай публиковать ее.
— Ах, вот ты о ком! — сквозь смех отвечает и, встав из-за стола и обойдя его, смело шествует мимо меня. — Ты о той молоденькой шлюшке, что притащил на вечер? Прости, я не знала, что это и есть твоя личная жизнь.
Услышав оскорбление, поднимаюсь со стола и, сделав шаг к ней, хватаю за локоть и разворачиваю к себе:
— Заткни свой грязный рот! Еще одно слово в ее адрес — и ты пожалеешь об этом, — эта дрянь не имеет никакого права оскорблять Валерию.
— Мне больно, отпусти, — тянет она руку, а лицо искажается болью и страхом.
Лучше держать ее подальше, а то могу действительно причинить боль. Я пришел всего лишь поговорить, поэтому нужно взять свои эмоции под контроль. Отпускаю руку и толкаю в кресло за ее спиной. Вскрикнув, она падает в него и, поджав губы, смотрит на меня уничтожающим взглядом.
— Марк, ты холостой обеспеченный мужчина, — потирает руку в том месте, где я держал, — и твоя жизнь интересна всем нашим читателям. Не всегда главный редактор решает, о ком и что писать. Статья о Романовой — этой указание свыше.
— Под руководством ты подразумеваешь владельца издательства Лобанова Дмитрия Сергеевича? — смотрю на нее сверху вниз, приподняв бровь. Лживая сука. Так уверенно и нагло врет.
Неожиданно дверь кабинета открывается, и в проеме появляется лицо молодого мужчины:
— Татьяна Николаевна, — начинает он и, мельком глянув на Першину, замолкает на полуслове, а затем медленно переводит взгляд на меня. Его лицо кажется знакомым, но с ходу вспомнить не могу.
— Сергей, зайди позже, мне сейчас некогда! — кричит она, повернувшись в его сторону, и парень, осторожно закрыв дверь, оставляет нас в кабинете наедине.
Смотрю пристально на Першину. Она не просто напугана, а буквально побелела от страха. И я понимаю почему: я вспомнил этого молодого человека. Он был на вечере, и именно к нему я приревновал Леру. Пазлы складываются в голове, теперь все становится на свои места. Это она все подстроила, столкнула Леру сама, либо это сделал кто-то другой, но по ее указанию. А этот парень под предлогом помощи выведал у Леры информацию о ней.
— Говоришь при написании статьи о Валерии руководствовалась не личным мотивом, а выполняла указание Дмитрия? — даю ей еще последний шанс признаться во всем.
— Да, так и есть, — ответила она и уставилась на меня.
Подхожу к креслу и, чуть нагнувшись к ее уху, тихо говорю:
— Тогда тебе должно быть известно, что месяца четыре назад Лобанов уже во второй раз приходил ко мне просить помощи, — слышу, как она тяжело сглатывает и почти не дышит, вслушиваясь, — кредиторы, говорит, требуют погасить проценты, издательство на грани банкротства. Знала?
Она качает головой из стороны в сторону и нервно закусывает верхнюю губу.
— Значит, ты не в курсе, что в обмен на деньги, которые все-таки я ему одолжил, он дал мне слово не писать ни одной статьи, где будет фигурировать хоть слово обо мне или моей семье?
Молчит. Не шевелится. Поняла, что поймана с поличным.
— Поэтому не нужно лгать, что у тебя не было личного мотива. Это ты придумала план столкнуть Валерию с лестницы, а потом направила к ней свою шестерку, чтобы он разузнал о ней информацию, — обхватываю ее шею пальцами. Она вздрагивает, но слушает молча. — Твое счастье, что все обошлось и Валерия ничего не сломала, иначе я свернул бы твою шею собственными руками, — чуть сильнее сжимаю шею, и она, напрягшись всем телом, замирает.
— Ублюдок, ненавижу тебя, — сквозь желчь выплевывает она.
Смелая. Мне действительно хочется задушить ее от одной только мысли, что это она виновна в падении Валерии на вечере. Но у меня совсем нет времени разбираться со всем этим дерьмом, я пришел лишь предупредить.
— Засунь свою гордость куда подальше, мне плевать на нее. Ты удалишь статью и забудь уже обо всем, что нас связывало. Если еще раз такое повториться, я уничтожу не только тебя, но и издательство. Разнесу его по кирпичам. А тебя не возьмут работать не то что корреспондентом, даже уборщицей ни в одно заведение этой страны. Все ясно? — контрольный поцелуй в висок и отпускаю шею.
Поднимаюсь и поправляю пиджак, ожидая ее ответа. Она молчит, только слабо кивает головой.
— Не слышу.
— Все ясно, — зло выдавила девушка и сжала зубы.
— Отлично, было приятно увидеться, Татьяна. Надеюсь, это в последний раз.
Теперь можно возвращаться в Москву, а оттуда к Валерии. Вторые сутки без моей девочки слишком затянулись.
***
Спустя два часа я уже был в своей квартире в Москве. Сейчас у меня остался час, чтобы собрать вещи и доехать до аэропорта, где меня ожидает самолет. Быстро приняв душ, одеваюсь. Уже на выходе из квартиры, распахиваю входную дверь и… на пороге вижу мать. Только не это. У меня совсем нет времени на разговоры с ней. Но раз уж она пришла без предупреждения — что-то ее беспокоит, и в покое она меня точно не оставит.
— Привет, мам, — виновато улыбаюсь ей, готовясь сказать, что она не вовремя.
— Привет, сынок. Рада, что ты дома, — переступает порог и тянется ко мне обнять. — Не буду ругать тебя, что не нашел пары минут поговорить со мной после воскресного мероприятия, — отпускаю ее, и она,
