Костюшко посмотрел на задумчивых заговорщиков. Было видно, что они напряжены и усилен но обдумывают то, что только что он сказал.
— В ином случае все наши жертвы могут быть напрасны, а мы не достигнем конечной и главной цели восстания — восстановления государственности Речи Посполитой в тех её границах, которые она имела в годы былого величия, — попытался снова пояснить свою позицию некоторым сомневающимся Костюшко.
Ещё долго члены «Союза» обсуждали будущее восстание. Единогласно было принято и утверждено решение, что главнокомандующим вооружёнными силами восставших будет генерал Тадеуш Костюшко. Ему же вменялась координация всех действий по подготовке восстания, определение точного времени и места начала этого великого движения. Костюшко сумел убедить присутствующих наделить его диктаторскими полномочиями, чтобы с начала военных действий генералы его армии не вели себя подобно депутатам сейма, а подчинялись только главнокомандующему.
Совещание закончилось уже под утро. Каждому, кто принимал участие в этом совещании, был определён план действий на ближайшее время. На рассвете полусонные извозчики с закрытыми повозками уже ожидали своих пассажиров, которым предстояло возвращаться кому-то в Польшу, кому-то во Францию, а кому-то в действующую армию, где продолжали пока служить. Теперь они ждали только сигнала.
XVII
штабе первой Великопольской бригады национальной кавалерии, которой командовал генерал Антоний Мадалинский, находилось несколько человек, включая самого генерала, когда к крыльцу небольшого одноэтажного здания подскакал вестовой с пакетом для командующего. Представившись адъютанту и пройдя в соседнюю комнату, где заседал генерал, вестовой передал ему пакет, запечатанный сургучом.
Мадалинский, уточнив у вестового, от кого прибыло послание, недовольно поморщился.
— Ну и что они нам прислали такого интересного? — с сарказмом спросил он куда-то в пространство, но все присутствующие притихли и отложили свои дела.
Мадалинский со злостью отодрал сургучную печать и вскрыл конверт. Вытащив из него бумагу с гербовой печатью, генерал бегло прочитал и вдруг загрохотал демоническим хохотом, от которого у присутствующих побежали по коже мурашки.
— Вы только послушайте, Панове, что нам приказывают эти бумагомараки из Гродненского сейма! Они, пся крев, приказывают мне распустить первую Великопольскую бригаду национальной кавалерии! — громко прокомментировал Мадалинский содержание приказа Гродненского сейма. — Мне, генералу Мадалинскому, распустить лучшую кавалерию армии Речи Посполитой!.. Сволочи, отступники конституции, предатели родины! — искренне продолжал возмущаться генерал.
— Слушай, ты, — обратился вдруг Мадалинский к стоящему тут же вестовому, который лихорадочно соображал, что ему делать дальше: остаться здесь и дождаться ответа от командующего или ретироваться за пределы этих стен, пока успокоится этот буйный генерал. — Передай этим... — Мадалинский задумался, как обиднее назвать депутатов Гродненского сейма, — изменникам, что Мадалинский плевать хотел на их решения и приказы. И ещё, — Мадалинский нахмурил лоб, задумываясь, какую бы историческую фразу передать Гродненскому сейму, — и ещё передай, что очень скоро они пожалеют, что приняли вообще это решение.
Вестовой не стал ждать дальнейших распоряжений и быстро освободил помещение, даже не оставшись в этом городке, чтобы отдохнуть и пообедать. Голодный и злой от такой «горячей» встречи, он быстро вскочил на коня и покинул городок.
Через час в штабе кавалерийской бригады уже находились все командиры полков, и Мадалинский уже спокойным, но твёрдым голосом древнегреческого оратора, тряся недавно полученным приказом, довёл до сведения присутствующих его содержание:
— Паны офицеры! Вы — гордость войска польского, вы — лучшие представители армии, которая побеждала своих врагов на полях сражений Европы! Я обращаюсь сейчас к вам в этот исторический для каждого патриота своей родины час!
Мадалинский сделал паузу и посмотрел на офицеров. Было так тихо, что было слышно, как в стекло билась муха, проснувшись от тепла ранней весны после зимней спячки. Она пыталась безуспешно найти выход на свободу из небольшой комнаты, набитой этими странными людьми, которые не умели летать.
Генерал медленно, чеканя каждое сказанное слово, произнёс:
— Гродненский сейм предложил мне, генералу Мадалинскому, распустить нашу бригаду национальной кавалерии, а мне приказал явиться с докладом на сейм.
— Предатели, отступники, пся крев!.. — раздались возмущённые крики, лаская слух генерала, который уже подготовил своё решение и исторический приказ. Он был теперь уверен, судя по реакции присутствующих, что его решение будет принято всеми единогласно.
— Слушайте же мой приказ, паны офицеры! — начал Мадалинский, и ропот возмущений стих в одно мгновение. — Приказываю трубить сбор! Кто желает встать под знамёна конституции и свободы, тот через два часа должен быть на площади во главе своего полка, кто же выберет иной путь, пусть катится на все четыре стороны.
Мадалинский закончил бравурную речь, и сразу раздались голоса тех, кто уже определился с решением:
— Яще польска не сгинела! Да здравствует конституция!
Через два часа колонны конников первой Великопольской бригады национальной кавалерии, возглавляемой генералом Мадалинским, из Остролянки, где они квартировали последние месяцы, двинулись в южном направлении. По пути в Краков польские уланы разгромили русский гарнизон и двинулись на небольшой городок, где размещался гарнизон прусской армии с армейской казной. О том, что в этом городке находится казна прусской армии, Мадалинскому было известно и раньше. Теперь же, когда он с дивизией открыто объявил о своём неповиновении Гродненском сейму, что приравнивалось к объявлению военных действий, генерал решил по пути напасть на пруссаков и завладеть армейской казной.
Прусский гарнизон не ожидал такой наглости от польских улан, и атака польской кавалерии была для них полной неожиданностью. Жители городка в этот день наблюдали непривычную для них картину: по узким улочкам бегали испуганные солдаты прусской армии и в панике осматривались вокруг в поисках какого-нибудь убежища. То тут, то там на улицах были слышны выкрики: «Яще польска не сгинела! Бей пруссаков!» и происходили небольшие стычки между польскими уланами генерала Мадалинского и обороняющимися прусскими солдатами. Чаще всего они быстро заканчивались, так как прусские пехотинцы бросали свои длинные ружья и поднимали руки вверх. А кавалеристы, не получив полного удовлетворения от такого сражения и вялого сопротивления врага, оставляли без внимания бедных и испуганных пруссаков. Уланы летели на своих откормленных и красивых лошадях куда-то дальше, как будто искали достойного противника. Правда, более серьёзное сопротивление небольшой польский отряд встретил от
