Они оба постарели, но старались казаться бодрее, чем чувствовали себя на самом деле. За прошедшее время, пока они не виделись и не общались, каждый жил своей жизнью, и теперь оба подводили итоги.
— Почему ты решил всё-таки вернуться из Америки? — вдруг спросил Костюшко.
Немцевич перевёл взгляд от огня и внимательно посмотрел на товарища. Отпив из бокала ещё глоток вина, он неохотно ответил:
— Понимаешь, в какой-то момент я осознал, что, написав биографию Вашингтона и приняв подданство Соединённых Штатов, я так и не смог воспринять эту страну как свою родину, — искренне пояснил Немцевич свои переживания, а потом добавил: — Есть ещё одна причина: то, что я написал в Соединённых Штатах за эти годы, там никто читать не будет. Это им не интересно.
— Но ты же прожил там столько лет! — удивился Костюшко. — У тебя жена американка.
— Ты не поверишь, Тадеуш, но я всё равно не привык к той жизни, и меня потянуло в родные места. — Немцевич невесело усмехнулся. — Ностальгия по родине замучила. Старею, наверно.
— И когда собираешься уехать из Салюрна? — после очередной паузы спросил Костюшко, и в его вопросе Немцевич услышал нотки озабоченности и какого-то беспокойства. Костюшко очень хотелось, чтобы Немцевич погостил подольше, но его надежды не оправдались.
— Через пару дней. Хочу ещё побывать в Париже. Думаю, я поживу там пару недель, а потом вернусь в Варшаву, — поделился своими планами Немцевич. Заметив, как помрачнел его товарищ, он добавил: — Хотя я ещё не решил: может, задержусь в этом уютном городке, подышу воздухом Швейцарии. Ну а ты за это время почитаешь, что я написал, — и Немцевич положил перед Костюшко стопку своих рукописей, которые до этого момента держал при себе.
Костюшко прищурился и прочитал: «Spiewy historyczne». Улыбнувшись, он подлил себе и Немцевичу вина и поднял бокал.
— За твоё возвращение на родину! — провозгласил Костюшко тост, и друзья отпили ещё по глотку.
XXIII
небольшом камине в небольшой комнате ярко пылал огонь. Однако Наполеон, сидя рядом с огнём, долго не мог согреться после прогулки, которую он совершал ежедневно вдоль побережья моря. Его ноги никак не могли согреться даже тогда, когда на них легла его любимица, собака Диманш.
«Проклятый остров! — ругался про себя Наполеон. — Его сырой климат угробит меня».
Бывший император Франции действительно чувствовал себя с каждым днём всё хуже: у него стала болеть печень, появилась отёчность в ногах. И дело было не только в сыром климате острова Святой Елены, куда его сослали подальше от Европы и её проблем. Хуже всего Наполеон чувствовал себя от одиночества, от резкого изменения обстановки и окружающего его мира.
Ещё совсем недавно императору Франции рукоплескал весь высший свет во всех странах, завоёванных его непобедимой армией. Он принимал послов, составлял планы очередных военных кампаний, подписывал законы и вершил судьбы народов. А сейчас этот человек сидел в одиночестве в кресле у камина на каком-то острове в Атлантическом океане и с тоской вспоминал прошедшие годы. И только верная и преданная собака смотрела ему в глаза, как будто пыталась успокоить и ободрить.
После ста дней, которые в очередной раз потрясли Францию и в очередной раз обеспокоили европейских монархов, англичане решили не возвращать Наполеона на остров Эльба, откуда он умудрился сбежать 26 февраля 1815 года. В то время к власти вернулись Бурбоны, а с ними и эмигранты, которые пытались возвратить своё имущество, утерянное ими во время революции. Многим французам это не понравилось: росло недовольство в обществе и в армии.
Наполеон ещё не успел «обжиться» на острове Эльба, как ему доложили о сложившейся во Франции политической ситуации. «Судьба, однако, даёт мне ещё один шанс! Ещё не всё потеряно!» — решил он и воспользовался очередным историческим моментом. Покинув место ссылки вместе со своими преданными такими же опальными соратниками, Наполеон вскоре высадился на французский берег и направился в сторону столицы Франции. Парижане, толкаясь на рынках и просиживая в кофейнях, уже 20 марта с удивлением узнали, что их император-полководец снова в Париже и готовится к новой войне. Собрав за короткий срок новую армию, Наполеон 18 июня 1815 года в очередной раз направил её в сражение под Ватерлоо, но снова потерпел поражение. Видимо, времена были уже не те: счастливая звезда Наполеона Бонапарта навсегда скрылась от его взора, а его противники опять смогли договориться между собой. Они разрушили последние надежды императора, разбив его преданную гвардию и тех, кто сражался за него в тот роковой день.
Англичане поняли, что этот упрямый корсиканец не успокоится, пока французский берег будет от него так близок. Поэтому, посовещавшись в узком кругу, английский кабинет министров вынес вердикт: Наполеона Бонапарта отправить на остров Святой Елены и поручил исполнить эту миссию адмиралу Джорджу Кейту. Адмирал с честью выполнил это поручение и доставил ссыльного императора на остров в сопровождении девяти кораблей с командой общей численностью в три тысячи солдат. Именно они должны будут охранять Наполеона на протяжении срока его пребывания в ссылке.
Посёлок Лонгвуд хмуро встретил почётный эскорт кораблей, когда они вошли в единственный порт острова Святой Елены — Джейстаун. Да и губернатор острова был не в восторге от того, что Наполеон Бонапарт и двадцать семь человек его челяди будут теперь проживать в его летней резиденции. И вот на острове Святой Елены доживает свои последние дни человек, который, подобно Жанне д’Арк, стал очередным явлением своего времени. Сколько ему осталось влачить это жалкое существование? Никто ему про это не говорил, но Наполеон догадывался, что не так много.
— Ну, доктор, что вы думаете? Долго ли я буду тревожить сон королей? — спросил Наполеон своего доктора О’Миру и с удовлетворением услышал заготовленный им ответ.
— Вы их переживёте, Ваше Величество, — успокоил доктор важного пациента.
«Ваше Величество! Ваше Величество!..» — мысленно повторил Наполеон такие приятные для него слова. Как теперь редко он их слышит.
— Ия так думаю. Они не смогут уничтожить слухов о наших победах, предание о них пройдёт через века и расскажет, кто побеждал, кто был побеждён, кто был великодушен, а кто нет, — Наполеон опять входил в роль императора. Его уже трудно было
