— Гс-спжа, — пропищал он неестественно высоким голосом.
Кустистые брови застыли домиком над черными угольками глаз. В прошлую встречу в глубине зрачков Вейнера я увидела зев голодной бездны, требующей человеческих эмоций, чтобы закрыть пустующую полость на том месте, где у других людей горел огонь любви.
Тогда граф был красив, холоден, обаятелен и казался идеально владеющим собой, несмотря на беснующихся демонов в голове. Я превратила его в свинку, действуя наобум. Илстин не обучил меня, как обуздывать человеческие страсти.
Графу в какой-то мере повезло. Если память не подводит, я закляла его следующими словами: «Принести столько радости, сколько причинил горя».
Забраться на колени ведьме, обуреваемой сильными эмоциями, стало для Вейнера счастливой звездой. Видимо, последствия моего выгорания для Эйды обернутся жуткой катастрофой, раз небольшое участие пушистого зверька засчитывается как великое деяние на благо мира. Граф оказался в нужном месте в нужное время, впрочем, его случай не единичен.
Вейнер стоял на коленях, беспомощно моргая черными глазами, полностью дезориентированный. Наклонившись, я заглянула в некогда красивое лицо. Пребывание в животной шкуре стерло все наносное: мнимую уверенность в собственных силах, внешнюю мужественность, самомнение — все те ширмы, за которыми люди привыкли прятать душевные раны. Вейнер смотрел открыто, голая глубина человеческого страдания врезалась в меня, как грузовик в сугроб.
Я стала частью страха, преследовавшего мелкого волосатого Вейнера: он боялся, что бывшие слуги, не заметив, наступят, забудут, отшвырнут. Всю жизнь граф пытался выглядеть сильным и безразличным, создавать иллюзию цельности. Заклятием я невольно бросила его в самую сердцевину страха. Вейнер познал слабость, отверженность, хрупкость, без возможности сбежать. Попытка карать и миловать сгоряча обожгла сердце стыдом.
Наличие силы детского кулачка не дает права крушить любовно построенный песочный замок. Мы часто забываем, что признак истинного могущества — умение сдержаться.
Вернись я сейчас в тот памятный момент расправы над графом, я бы поступила иначе. Дала бы ему шанс оправдаться, выслушала бы свидетелей и лишь потом, взвесив возможные решения, перешла бы к действиям.
Мне было жаль мужчину, пребывавшего год в шкуре зверька. Он совершал жуткие поступки, но разве Эйда стала лучше от моего жестокого решения? Если плодить черствость, кому станет легче?
— Чшш, все хорошо, вы в безопасности, — сказала я трясущемуся от страха графу.
В замке пустовало немало комнат, но граф нуждался в присмотре, поэтому я проводила его в крыло стражников.
Дежурный Эдгар вскочил при виде госпожи, идущей по коридору под руку с осторожно ступающим графом, цокающим длиннющими когтями по полу. Тем не менее выдержка сбоя не дала. Эдгар вытянулся по струнке, отдал честь. В углу дежурного на тяжелом дощатом столе горела свеча, толстый том из библиотеки был открыт на середине, придавленный для удобства металлическим яблоком. За столом притулилась собака с рваным ухом.
Мне повезло: Эдгар был предан, желал выслужиться, и я могла быть уверена, что за графом присмотрят до утра, а там уже что-нибудь придумаем.
— Подними напарника, и не спускайте с него глаз. Хорошо бы графа покормить, но Массиро не будите, у него был тяжелый день. Холодных закусок достаточно. Относитесь к графу бережно, но будьте осторожны.
— Будет сделано, госпожа, — скупо ответил Эдгар, впрочем, за время его службы я научилась доверять светловолосому молчаливому мужчине. Чутьем вышколенного служаки он устранял трудности, прежде чем те разрастались до проблем.
До спальни я добиралась с распухшей головой, совершенно разбитая прошедшим днем. При взгляде на разобранную кровать со скомканными простынями щеки заалели. Вспомнилось нависшее лицо растрепанного Ила с расширенными зрачками и то, как резко он потянулся к моим губам и пил их с жаждой человека обделенного, добравшегося до вожделенного предмета и не могущего насытиться.
Потребность поговорить с ним заставила потянуться к оставленному посреди комнаты кристаллу. Ил исчез слишком внезапно, заперев произошедшее между нами в сферу молчания.
По привычке я привела себя и комнату в порядок, прежде чем показываться учителю. Накинула личину, спрятала красные заплаканные глаза за небесной голубизной чуть удивленного взгляда Мэрилин Монро. Надела свободное лиловое платье с золотой окантовкой в греческом стиле.
Осторожно призвала магию и направила в круглый шар, призывая учителя. В голубоватой глубине показалась комната, освещенная только огнем в очаге. Учитель сидел в большом синем кресле, обитом бархатом, тоскливо смотрел на языки пламени.
Илстин резко обернулся к хрустальному шару, и я с ужасом отметила, что он все еще пребывает в истинном облике, обнаженный по пояс, одетый в мятые бриджи. Создавалось впечатление, что, вернувшись домой, Илстин не сдвинулся с кресла. Светлые волосы все еще были растрепаны моей рукой, на шее красовалось бордовое пятно. Учитель мимолетно прикоснулся к следу, оставленному моими зубами, и бросил:
— Я не нуждаюсь в жалости, Эви. Впредь прошу: получше заботься о своих нуждах, чтобы мне не приходилось решать твои проблемы. А теперь вон.
Кристалл потемнел, оставив меня в одиночестве спальни медленно дышать на счет. Вновь он был строг и резок, только на сей раз грубые слова не сумели обмануть — внезапно я увидела за фасадом суровости мужественного человека, решившего не перекладывать на меня свои трудности. Ремарка, в другое время разозлившая бы меня, на этот раз звучала совсем по-другому. Словно удалось услышать истинный смысл его слов: «Не переживай обо мне. Считай произошедшее между нами обязанностью ответственного за тебя мужчины. Будь счастлива».
Словно в ответ моим мыслям кристалл загорелся вновь, и я разглядела в нем разгневанное лицо учителя с привычными белоснежными волосами и лиловыми глазами. Миг слабости прошел, будто уставший Ил, безнадежно глядящий в огонь, мне привиделся.
— Желаю устранить малейшее недопонимание между нами, — с нажимом сказал он в привычной холодной манере. — Зови меня при первых же признаках нестабильности, и даже раньше, если требует интуиция. Хоть каждые пять минут, я полностью к твоим услугам, Эвитерра.
Хотел этого Илстин или нет, но последние слова напомнили о жаре его поцелуев, и мне стало душно в лиловом платье. Жалость к учителю боролась с чувством самосохранения, которое настойчиво требовало отгородиться от мужчины, настолько влекущего, насколько пугающего. Словно в приоткрытую щель я увидела на
