Анна заплатила за такси, опередила меня.
Таксист укатил, а я прикинул, как мы дальше из этого района выбираться станем, пешком, пожалуй. А потом плюнул, пешком недалеко, так всегда, самая длинная набережная в мире всегда оказывается недостаточно длинна.
Мы с Анной двинулись вокруг крепости. Я с Великановой пару раз ходил вокруг Кремля с бутербродами, в какой-то год было модно так ходить. В Великом Новгороде я ходил вокруг кремля, но в одиночку, то есть в окружении теток со скандинавскими палками. Во Владимире от кремля одни обрывки, но вокруг них тоже можно ходить, вокруг Золотых ворот вообще круговое движение. В Суздале старик Бальзаминов. Мы так и шагали с Анной. Здание немаленькое, занимало целый квартал, выстроено разорванной буквой «О», казалось пустым, хотя и не заброшенным, то тут, то за углом виднелись следы ремонта, да и за тротуаром вокруг явно присматривали.
Возле главного входа стояли кран и грузовик со ржавой строительной механикой. Ведущие внутрь ворота были открыты, Анна направилась к ним. Я следом. У входа на табуретке сидел охранник, Анна сказала ему, он зевнул и указал локтем, беспечный кубинский страж.
Мы прошли через короткий коридор и оказались во внутреннем дворе, неожиданно широком.
– Что это?
– Школа. Старая школа имени Гагарина, тут моя мама училась. И папа. А я нет. А раньше монастырь был.
– Похоже.
– Тут тихо всегда.
– В старых школах всегда особенно тихо, – сказал я.
Иногда не хочешь, а брякнешь.
– Да, – согласилась Анна. – Особенно тихо.
Все-таки с неносителем языка проще, а вот Великанова привязалась бы и трепала до кусков. Про банальность, про то, что моими мыслями можно собачьи шкуры дубить, и – в собачью тему – у меня мозг, кислый и куцый, как хвост соседского бобтейла.
– Тут хорошо, – сказала Анна. – Тут можно целый день провести. Это лучшее место, чтобы читать книги. Это место для души.
Странное желание. Я вот никогда не испытывал желания заглянуть в школу для души, а уж тем более читать. Ни в свою, ни в постороннюю. Меня в школе сразу за горло прихватывает. Нет, со мной ничего такого в школьных стенах не происходило, никакого буллинга, никаких преследований – ага, кто моргнуть бы попробовал… но все равно. Все дело в стенах, стены-то намолены, как подумаешь, сколько тут народу в опилки убрали, так и оно, печаль.
И книги тут читать охоты не возникает.
– Мы сюда иногда приезжаем, – сказала Анна. – Я с папой. Он тут любит бывать.
Видимо, у Аниного папы школьные впечатления другие, если он до сих пор возвращается в свою школу и любит читать. Необычно.
Анна необычная такая девица. Не могу понять. Тут все веселые, а она нет. Невесело ей отчего-то. Хотя в шестнадцать лет мало кому весело, но вот наши все грустят как-то… Понарошку. Вся их грусть от того, что надо готовиться к грядущей тяжелой жизни. Будущая их жизнь не расстилается под ногами травяным ковром, а нависает, неосторожный шаг – и осыпью перемелет. Весна еще не успела как следует задышать, а уж октябрь, забег не начался, а пятки стерты. А у Анны по-другому. Над ней будущее не нависает, она в нем. Кажется, ей от этого страшно. И невесело, читай не читай.
И мне немного невесело.
– И что он тут делает? – спросил я. – Твой отец? Читает?
Наверное, это от того, что графиня. Графине к лицу невнятная грусть, графиня всегда о грядущем печалится, что ей наши дни. Оно и правильно, изменить что-то можно лишь завтра.
– Читает. Тут очень хорошо читать. Я сама тут читаю. Вон там.
Анна указала на скамейку.
– Это построено еще в восемьсот пятом году, – сказала Анна. – Давно. Здесь был раньше женский монастырь, потом много чего, потом приют, потом русская школа.
– А сейчас?
– Не знаю точно. Но сюда всех пускают посмотреть, кому надо.
– Кому-то надо?
Вот так оно и всегда, люди как люди, но парочка психов, которым мало сегодня, всегда отыщется.
– Да. Тут много детей училось, теперь приходят посмотреть, вспоминают, как было. Читают. Мама говорит, что это лучшая школа в мире была.
– А почему сейчас здесь никто не учится?
Анна пожала плечами.
– Особый период, – объяснила она. – Когда начался Особый период, все разъехались, учеников стало мало, а здание большое. Школу переместили. Теперь мы в другом месте учимся, там неплохо… но не то. Школа Гагарина была лучшей.
– Почему Гагарина? – спросил я.
– Он был тут, – ответила Анна.
Я снова оглядел двор. Монастырь, школа, Гагарин, ничего.
– Да, он был здесь, – повторила Анна. – Тут после революции приют располагался, а потом школу открыли. Гагарин сюда приезжал, разговаривал с детьми, рассказывал про космос. Бабушка Лусия его помнит, он чихал и смеялся. Он простудился тогда. Правда, она тогда совсем маленькая была, но помнит. Он вон там стоял, вон под той сейбой.
Анна указала рукой. Я посмотрел. Гагарин стоял под этой сейбой, думаю, она подросла с тех пор. В таких местах я всегда думаю примерно одинаково. Что вот построили этот монастырь на камнях, вокруг помойка, шалаши из глины и палок, крокодилы в лагунах, малярия, денге, понос. Никто и не знал, но место знало. Что когда-нибудь точно. И готовилось, ждало, мыло дворовые плиты, смотрело на дорогу. Двести лет в ожидании прошли, и вот Гагарин стоит под сейбой. Дождь начался, и он закрыл голову почетным дипломом и побежал на галерею, а пионеры за ним. И все смеялись и были счастливы, пережидая дождь. Вот все эти двести лет жары и ветра для обычной такой вещи – чтобы он смог укрыться от дождя.
– У нас фотография есть, – сказала Анна. – Только там он со спины. Но это он.
Гагарин ушел – и теперь с этим местом ничего хорошего больше не случится, я видел это, оно выполнило свое назначение, пережило свой сияющий день, школа, и та отсюда съехала. И теперь здесь бывают лишь те ненормальные, кто любит читать. И немного тех, кто любит рисовать.
Тут, под этой сейбой, стоял Гагарин. Прошлое постепенно смешивалось с будущим.
– Отец хотел стать космонавтом, – сказала Анна.
– Мой, кажется, тоже.
Это я наверняка не знал, но тогда все хотели стать космонавтами.
– Наши отцы могли бы вполне встретиться в космосе, – сказал я.
– Да. Мой хотел стать космонавтом, но у него оказалось не очень хорошее… сердце. Полетел Арнальдо Мендес.
– И мой не полетел, вместо него… Сто человек слетало.
– А ты? Ты не хотел быть космонавтом?
Я не хотел быть космонавтом, я видел космический аппарат «Восток». Он не походил на звездолет, я, пожалуй, дождусь звездолетов.
– А где он сейчас работает? – спросил я. – Твой отец?
– Он госслужащий, – ответила Анна.
Мир придуман для звездолетов, в мире так много крыш.
– В Тепловодоканале? – спросил я.
Анна не поняла.
– Твой отец
