– Какая знакомая история, – ухмыльнулась мама. – Ты в который раз проходил мимо и никого не трогал…
– Ты мне не веришь?
– Я что, ненормальная? В нашей семье нельзя верить никому. Тебе, сыночко, я не верю с третьего класса.
– Но это правда, – сказал я. – Мы с Анной гуляли себе, а тут эти набросились. Ну я одному чутка и всек.
– Прекрати, пожалуйста! Мне не нравятся эти слова, а ты их нарочно употребляешь. Что значит «всек»?
Показался жизнерадостный отец. Помахал нам, помахал сантехническому негру, сразу взял в баре два мохито и пришлепал к лежаку. Предложил маме, она с утра отказалась, поэтому отец с удовольствием оставил оба коктейля себе.
– Что значит «всек»? – спросил отец, устраиваясь на лежаке. – «Всек» – это значит «втащил». Когда мы с тобой, мать, ходили в школу, говорили «пробил».
Отец отхлебнул из стакана, откинулся на спинку.
– Еще раньше, в период застоя, это называли «вмазал», хотя мне кажется, «всек» гораздо лучше отражает суть действия – коротко и емко. Мать, ты же филолог, ты не можешь отрицать, что от невразумительного мыльного «вмазал» до действенного брутального «всек» – десятилетия языковой эволюции.
– Десятилетия деградации, – возразила мама. – Дело не в этом.
– А в чем же?
– В том, что твой сын опять подрался.
Я растянулся на лежаке. Мне нравилась эта ситуация, книжная и кинематографическая. Сферическая мать недовольна гадким поведением юного принца, а батюшка…
– Из-за чего подрался-то? – поинтересовался отец. – Так или по делу?
– По делу, – ответил я. – Чего так-то махать?
Сейчас будет. Сейчас мама скажет, что прежде всего должно быть Слово.
– Знаешь… – начала мама.
– Некоторые вопросы можно решить только насилием, – предупредил я.
Батюшка с удовольствием отхлебнул полстакана мохито.
– Категорически с тобой согласен, – отец похлопал меня по плечу. – Молодец. А вы, маменька, плохо знаете классику. Как это там у Марка Твена?
– Судья сказал, что его можно исправить хорошей пулей, – сказал я.
Мама не нашлась, чем возразить, а у меня этот эпизод из «Гека Финна» любимый.
– Не все вопросы можно решить насилием, – мама, кажется, была настроена к утренней дискуссии под липами. – Это дурная привычка пускать в ход кулаки…
К бассейну, к бассейну.
– Напротив, это гораздо лучше, – перебил отец. – А иногда и гуманнее. Я понимаю – ты будешь возражать, но уж поверь мне, есть ситуации и есть люди, которые не понимают человеческого отношения, их можно впечатлить…
Я плюхнулся в бассейн с размаху, так, чтобы пузу больно, чтобы пробрало и весь сон соскочил, а то что-то спать хочется здесь, то ли от жары, то ли от обжорства, то ли атмосфера здесь сильнее давит, то ли время года, уж и не знаю. Но помогло. И вода холодная.
Когда я всплыл, они еще спорили, но кое-как, без огонька – мама соблазнилась мохито. Я немного погонял от борта к борту, разминая плечи и продыхиваясь в воду. Это помогает проснуться, давно заметил. И освежает. Сделал двадцать бассейнов, потом побрел к себе в номер. В ресторан подниматься не стал, решил не наедаться перед встречей, наоборот, нагулять аппетит. Нагуляем аппетит, потом заскочим куда с Анной, съедим баранью ногу, тут, я заметил, в меню полно бараньих ног с пряными травами. Так я думал, но потом вспомнил гуаву, не удержался и в ресторан все равно заглянул, в другой, на первом этаже.
Тут было гораздо хуже, полно всякого голодного народа и взмыленных официантов, гуаву выпили, остался ананасовый сок с рубленым льдом, пришлось довольствоваться им. Из номера я прихватил пол-литровый пластиковый стакан и нагло наполнил его ананасовым соком. После чего отправился на улицу.
Вдоль стены отеля «Кастилья» синело несколько пластиковых ящиков, принесенных вечерними вай-фай-культистами, и, как всегда, таксисты сидели возле машин и стояли возле машин, важные и самоуверенные, как таксисты во всем мире.
Через дорогу «Гранма» отдыхала в стеклянном саркофаге под пальмами, ее покой охраняли такие же пенсионные танки и престарелый самолет, и несколько скучных стражей, отец рассказывал, что «Гранма», в отличие от нашей «Авроры», полностью на ходу, и если залить соляру, то можно отправляться в новый поход.
Музей искусств напротив, сначала я думал, что возле него трубы кирпичные, вентиляция, но, приглядевшись, увидел, что это не трубы, а отвертки. Мультитул.
Возле трех кирпичных отверток стоял горбун, смотрел на крестовую, интересовался искусством. Горбун снова, и снова какой-то другой, высокий и широкоплечий, и седой, наверное, у них тут съезд. Горбатые Карибского моря. Или из санатория выпустили. На Кубе лучшая в мире медицина, тут прекрасно лечат болезни опорно-двигательного аппарата и опоясывающий лишай, я по телевизору видел, вряд ли горбун на самом деле горбун, это у него корсет наверняка. Или бандаж, пропитанный целебными мазями с экстрактом алоэ. Или что-то там еще. Экзоскелет. Да, кстати, этот горбун был не в плаще, а в цветастой рубахе с длинными рукавами. Но тоже старый. Или не старый, вот лицо какое-то застывшее, такое часто встречается у стариков, у молодых нет.
Анна ждала меня в конце площади Музея Революции. Стояла, разглядывая что-то в телефоне.
– Привет.
– Привет.
– В Гаване все-таки много горбунов, – спросил я. – Почему?
– Горбуны…
Я махнул рукой за спину, втянул голову в плечи, выставил лопатки, сделал несколько горбатых шагов.
– Здесь их полно. Я иду куда-то и вижу продавцов орехов, горбунов, продавцов сигар… Эти еще, ну, которые такси и чика предлагают.
– Ага.
– Не знаю, я куда ни иду, все время вижу ореховую женщину и горбунов.
Анна улыбнулась.
– Наверное, я привыкла, – сказала она. – Я горбунов не вижу.
– Ну да, наверное, глаз замылился.
– Много всяких людей приезжает. Может, и горбуны.
Может, и горбуны.
На одной из улочек, пятерней расходившихся от Музея Революции, был припаркован небольшой зеленый грузовичок вроде нашей «газели», но в два раза меньше и в четыре раза ржавее. Анна направилась к нему и, к моему удивлению, забралась на водительское место. Но спрашивать я не стал, запрыгнул на другое сиденье, да ладно, Великанова трактор, между прочим, водит и асфальтоукладчик.
– Надо прокатиться, – сказала Анна. – Далеко.
– Далеко так далеко, – ответил я.
В голове у меня карта острова нарисовалась, я подумал, что далеко тут вряд ли бывает, почему не съездить? Подумаешь, сто километров. К озеру, где птицы.
– Мне надо помочь, – сказала Анна.
Она оглядела меня.
– Ты лучше всего подходишь, – сказала она.
– Почему? – спросил я.
– Ты чужой. Ты не будешь говорить. Так лучше. Надо сделать кое-что.
– Хорошо.
– Хорошо.
Анна повернула ключ, мотор затарахтел, на стекле принялся кривляться американский ушастый мышь, теперь, со стертой краской, похожий на черта, грузовичок затрясся вместе с ним, запахло жженым сцеплением, Анна дернула за рычаги, нажала на педали, и мы поехали.
Из грузовика Гавана лучше, чем из BMW, хотя и жарче тут, и сцепление воняет горелой пробкой. Хорошо. Вряд ли Анне сильно больше шестнадцати, но у них тут права, может, в этом возрасте выдают. А может, здесь и прав не
