Я и не сомневался, гораздо больше. Поехали дальше. Сделалось жарче, из глубины острова наступил зной, над асфальтом закипели прозрачные призраки, я посмотрел в правое зеркало заднего вида. Чуть дальше гуавного человека я увидел сутулого в плаще. Откуда-то появился на обочине и теперь стоял.
– Что ты все вертишься? – спросила мама.
– Там человек.
– Мне кажется, стало жарче, – сказала мама.
– Стало жарче, – сказал я.
– Нет, это невыносимо, – мама стала принимать к обочине. – Какой еще человек?
– Недалеко же ехать, можно и потерпеть.
– Нет там никакого человека.
Мы остановились. Мама выбралась из машины.
– Я не собираюсь терпеть эту жарищу, – повторила мама.
– Двадцать минут до города.
– А если пробки? Нет уж! Я не собираюсь ничего терпеть, особенно в моем возрасте. Это разрушает нервную систему, вспомни дядю Ваню.
– Какого дядю Ваню?
– Того самого, у Чехова. Терпел-терпел, потом за пистолет схватился. Надо так сделать…
К маме, кажется, подступало.
– Все люди делятся на дядю Ваню и… – Мама посмотрела на холодильник. – Там, в пьесе нет никого, кто был бы наоборот. Одним словом, на дядю Ваню наоборот. Вот те, кто дядя Ваня – они всю жизнь продают у дороги гуавовое варенье. А те, кто наоборот – они…
Мама немного запуталась и повторила, что дядя Ваня со своим небом в алмазах может идти наискосок облезлым перелеском, мама не собирается ехать в жаре. После чего поступила находчиво – выщелкнула из холодильника восемь морозильных контейнеров и разложила их возле обдувных сопел, вентиляцию же мама запустила на полную. Оказалось, что такой метод вполне себе действенный, прохладно стало почти сразу.
– А мороженое?
– Ну, мы же его попробовали, убедились, – зевнула мама. – Отец мороженое не любит… Надо его выкинуть.
– Зачем? – не понял я.
– Знаешь, я не хочу ехать в Гавану в сушилке для грибов, – мама стукнула BMW. – Он не может кондиционер заправить, а я страдай. Поэтому сделаем так.
Мама опрокинула холодильник, высыпав мороженое на заднее сиденье.
– Мороженое растает, – сказал я. – Так мы его не довезем.
– Да, – согласилась мама. – Надо выкинуть, я же говорю, все сиденье перепачкает, отец разорется.
– Может, его это… – я кивнул в сторону Аламара. – Вернуться и раздать?
– Кому?
– Местным. Здешним то есть, футболистам.
– Да брось ты, – махнула рукой мама. – Как ты это себе представляешь? Раздать надкусанное? Не смеши.
Ну да.
– Сегодня, между прочим, в ресторан напротив Капитолия лобстеров завозят, – сообщила мама. – Если до одиннадцати успеем, то попробуем свежевыловленных…
– А если после одиннадцати?
– А если после одиннадцати, свежих не будет – будут котлеты. Это… другой вкус.
Мама выгребла мороженое с сиденья в кювет. Мимо нас протарахтела мототелега. За кормилом ее сидел местный, он рулил. За ним в телеге трясся горбатый человек в плаще. Я думал, тот же, что в Санта-Кларе, фотограф, но этот горбач оказался другой, лицо еще длиннее и носатее, и руки длинные, как у моего деда по отцовской линии, он был тракторист. Горбатый держался за телегу и смотрел немигающим взглядом поперек дороги. Наверное, местный человек уговорил его посетить экскурсию вдоль морского побережья, или съездить в частную сигарилью, или купить кофе, или шляпу из плетеной соломы.
– Эй, что с тобой? – мама ткнула меня в бок.
– Да это… Смешная телега.
– Смешная телега, смешная телега… По-моему, у Томаса Манна есть про некую телегу, помнишь, в «Волшебной горе»…
– Там нет про телегу, – перебил я.
Я, само собой, «Волшебную гору» не читал, но и мама наверняка ее не блестяще помнила, мама запнулась, и мы вернулись в город, и успели к полуденным лобстерам напротив Капитолия.
Отец уже заказал столик и дожидался нас в ресторанной темноте, читая книжку на испанском и дразня ногтями по стеклу полосатого астранотуса. Настроение у отца было умиротворенным, он предложил плотно перекусить и отправиться на кладбище Колон.
Мама засмеялась, напомнив, что она восемнадцать лет назад на кладбище Колон не была и сейчас туда не поедет, ей непонятны поклонники чуждых могил, лично она никакого успокоения на кладбищах не ощущает, а если отец намерен покормить тамошних кошек, то пусть так честно и скажет. Отец явно хотел покормить кладбищенских кошек, еще бы, конкурент Иван Никифорович дышит в затылок, но стал доказывать, что кладбище Колон ему интересно само по себе, там множество достойных людей и архитектурных памятников, культурный человек там часами способен ходить и наслаждаться. Отец недавно делал оттуда репортаж, кладбище серьезно отремонтировали, как новенькое стало. Там захоронен миллион человек, в частности, чемпион мира Касабланка и целая куча знаменитых боксеров, если ты устанешь бродить между миллиона могил, ты можешь отдохнуть в сени красивого склепа.
Я стал склоняться к посещению кладбища, но тут принесли обед. Мы хорошенько пообедали, и после обеда мне не сильно захотелось на кладбище, на могилы шахматистов, боксеров, поэтов и композиторов. Отец сказал, что я и мама все следующие восемнадцать лет будем жалеть и биться головой, но за вихры он нас тащить не станет, свобода воли, то-се. Мама ответила, что переживет, с трудом, но переживет.
Мы разошлись каждый в свою сторону, мама взяла велосипедного человека и отправилась в гостиницу работать над рукописью, отец забрал BMW и не сказал куда, но я думаю, все-таки на кладбище. Я остался один. В гостиницу не хотелось. Некоторое время я посидел на скамейке, потом заглянул в магазин и купил воды. Потом я не знал что делать. Мне хотелось увидеть Анну, поговорить с ней об этих странных людях, которым не жарко в плащах, ну, или просто прогуляться вдоль моря. Я позвонил ей, она ответила, сказала, что сегодня действительно занята, завтра у нее свободный день, можем встретиться.
Так вот. Всего два часа дня, я не знал, что делать. Возле остановилось такси, водитель предложил ехать куда-то за десять куков, я сел в машину. Он все тарахтел про Эль Моро и Малекон, но я вдруг сказал, что хочу в школу Гагарина, водитель сразу понял.
Водитель попался неторопливый, ехал медленно. В этот раз я меньше смотрел на море и народ на набережной, а больше смотрел на дома. Мне понравился один дом в самом конце, высокий и отдельный. Я подумал, что хорошо, наверное, там жить на последнем этаже. Вот так, возле большого окна.
Водитель остановился прямо напротив ворот школы Гагарина, спросил, надо ли подождать, я сказал, что не надо, он забрал деньги и укатил. Я не знал, зачем я сюда приехал, на входе стояла одинокая табуретка, охранник ушел, ну, или и не приходил.
Внутри было, как вчера, тихо. Я побродил по двору, постоял под деревом Гагарина. Сейба. Подумал, как эта сейба размножается, семенами или побегами? Вот если взять шишку, привезти домой, посадить на даче, в теплицу. Подрастить чуть, а потом подарить в дом детского творчества, в зимний сад, пусть и у них.
Обошел двор вокруг
