— Даже и не знаю, что обо всем этом думать. Раньше сказали бы, что это чары.
— А сейчас?
— Что бы с тобой не творилось, я работаю на тебя, Альдо. Разве что найду доказательство того, что с настоящим Гурбиани что-то случилось, а ты макал в этом пальцы. Вот тогда берегись!
— Спасибо, что ты честно говоришь об этом.
Вошел Матеотти, докладывая, что все в наилучшем порядке, а охранники все находятся на своих постах. Я угостил обоих стаканчиком вина и приказал обоим идти спать. Сам я еще какое-то время поборолся с компьютером Гурбиани, пытаясь угадать код доступа — я подставлял самые различные слова, соответствующие, как мне казалось, фигуре магната, названия всяческих сексуальных отклонений, наиболее популярные ругательства. Неизменным ответом было: "В доступе отказано". Corpo di Bacco! Я был уверен, что ознакомление с частными данными Альдо позволило бы развеять мрак, в котором я двигался. Точно таким же недоступным оказался и личный сейф. Но эту проблему мог бы помочь мне решить Габриэль. Уже ранее, когда я спрашивал его о возможности проникновения в хранилище Банко Ансельмиано, он хвастался знакомством с самыми лучшими медвежатниками… Хорошо еще, что в ящике письменного стола нашлась целая коллекция кредитных карт, ведь иначе, являясь крезом, мне пришлось бы начать брать деньги в долг. Перед тем, как отправиться отдыхать, я еще позвонил в госпиталь. Моника все еще спала после операции. Вольпони обеспечил ей охрану, так что мне нечего было опасаться. После того я набрал телефон Закса. Но у детектива все так же отвечал лишь автоматический секретарь. Около двух ночи я дотащился до кровати и молниеносно заснул.
Мне приснилось обширное, плохо освещенное помещение. Я стоял в двери, едва доставая до засова. На щеках я чувствовал слезы. Почему я плакал — не знаю. А надо мною гудел бас.
— Ты заслужил наказание?
— Да, папа.
— Тогда попроси его.
— Очень прошу назначить мне справедливое наказание, папа.
— Ремень принес?
— Да, папа.
— Ложись и считай…
Под заплаканными щеками я чувствовал плюшевое покрывало дивана, пахнущее пылью и нафталином. Меня переполнял страх. Страх и ненависть. Откуда-то сбоку донеслось хихиканье; это, наверное, служанка, не могла сдержать проявления таким образом злорадной сатисфакции. Свистнул ремень и…
— Так что ты наделал? Снова обдулся, урод?
— Да, папа.
— Ты знаешь, что теперь должно произойти?
— Да, и я прошу прописать мне двойное наказание.
Сон был идиотским, он ни с чем для меня не ассоциировался. Только ведь не в состоянии управлять своими снами, так что я не должен был иметь к себе претензий, впрочем, в сценах моего видения произошла перемена. Я бежал. Бежал, но вовсе не убегал. Меня несла чистейшая радость. Мои ступни перемещались по невероятно красивому лугу, где было полно разноцветных цветов. Ну где еще теперь существуют такие вот луга? В небе? Я размышлял над тем, а куда я бегу. И тут увидал маленький силуэт в белом, практически на линии горизонта. Мария? Я перескакивал цветастые коврики, выкрикивая ее имя… Вот только эхо отвечало: "Моника! Моника!…" Я был все ближе, уже притормаживал свой бег. А радость постепенно превращалась в неуверенность, в беспокойство, в конце концов — в страх. Находящаяся передо мной фигура постепенно поворачивалась. И вдруг я увидал, что это низкий, рыжеволосый мужчина в белой рясе. Раймонд Пристль!
— Но как же я могу вас узнавать, раз никогда вас не видел, — выкрикнул я. И проснулся…
"Дайте мне точку опоры, и я переверну землю" — хвастался Архимед много столетий назад. Я мог ему только завидовать. В том мире, в котором я очутился, у меня никакой опоры не было. Я был как тот, описываемый в древнем египетском папирусе потерпевший кораблекрушение Синухет, один на неведомом острове, среди диких зверей и жестоких туземцев.
Понятное дело, страх подсовывал относительно простое решение: а именно, пользуясь богатствами Гурбиани, сбежать куда-нибудь, укрыться в какой-нибудь дали, там предаваться исследованиям нынешних времен, оставаясь в надежде, что меня никто и никогда не найдет. Но, мог ли я поступить таким образом? Я не был трусом, который уступает перед первым-встречным вызовом. Не был я и агнцем, покорно подставляющим шею под нож. Помимо всего, будто читателю криминальной новеллы, мне было интересно, кто же за всем этим стоит, и как эта история закончится.
Утром, в компании Матеотти и Торрезе (мне хотелось не спускать глаз ни с того, ни с другого), на собственном вертолете я полетел в госпиталь. Моника уже пришла в себя и, увидав меня, легонечко улыбнулась. В своей постели, бледненькая, со своими покрытыми ресницами глазками, она была такой хрупкой, такой несчастной, такой моей… Врачи не разрешали ей разговаривать, но полагали, что лечение закончится удачно.
Рядом с Моникой я провел около четверти часа и пообещал заскочить к вечеру. Меня подгоняли обязанности. В полдень у меня была назначена встреча с Липпи и Кардуччи в офисе Проди. Это я готовил веселую штучку для органов власти SGC. Желая избежать неприятных неожиданностей, до девяти утра я забрал адвоката из его пригородной виллы и привез в его контору на Пьяцца д'Эсмеральда. Матеотти обеспечил присутствие пятерки своих лучших охранников. Лука прибавил к ним троих своих.
— Шеф, что вы задумали с этим Проди? — спросил меня Торрезе.
— Я собираюсь составить некий документ.
— О, завещания — это моя специальность, — обрадовался Проди, узнав о том, что я имею в виду.
Его гладкие и розовые щеки еще больше покраснели при виде здоровенных супермужиков, которые должны были охранять его бюро.
— Завещание? Лично я суеверен, — признался Матеотти, — и потому завещания никогда составлять не стану.
Я не видел причины, чтобы выявлять моим опекунам, что совершенно не собираюсь прощаться с жизнью. Совсем даже наоборот. Завещание должно было защитить меня от последующих покушений. Я закрылся с Проди в его кабинете, оставляя охранников снаружи. Базовая запись была простой: В случае неожиданной смерти Альдо Гурбиани, фирма SGC должна была быть ликвидирована, а мои личные активы следовало незамедлительно вывести. В соответствии с положениями предбрачного договора, Моника Гурбиани должна получить четвертую часть состояния, в том числе, всю мою недвижимость, мою океанскую яхту, владения на Сейшелах и в Белизе. Все оставшееся доставалось католическому благотворительному фонду "Tertio Millenio".
Проди нервно сглотнул слюну.
— Ты уверен в своем решении? — с
