«Вот они, малобюджетные проекты!» – с тоской думал Осик. Романа сегодня тоже не пёрло. Не наблюдалось в его фигуре ни романтичности, ни историчности. Одна только духовность – если, конечно, расценивать страдающее лицо как проявление духовности.
Сразу после выступления Бонифаций, вконец изгрызенный Иркой, пошёл на кухню учинять разборки с Романом.
– Ну это… други! – выговорил он. – Мы ж разве на коммерческие опыты договаривались, понимаешь!
– А что ж плохого, когда за науку платят деньги? – удивился Осик и полез в кошелек. – Вот, твоя доля, дорогой Бонифаций! Я бы давно отдал, да Иринка на Ромушку дуется, а твоего телефона у нас нет.
– О! – сразу повеселел Бонифаций. – Как кстати, понимаешь! Я как раз должен одному чудаку…
Осик не ответил, думая о том, что нужно завтра же пойти в одну хорошую юридическую контору.
Больше они на сомнительные бесплатные мероприятия не соглашались. Работали элитарно. Теперь денег бы хватило с лихвой на аренду отдельной квартиры, но суеверный Осик держался за старое место.
– Подождём до нашего вселенского или хотя бы всепитерского господства, Ромушка, – говорил он, – а то закат фирмы часто начинается с переезда в новый офис.
Тем не менее старое гнездо начало доставлять неудобства. Помимо непросыхающей Раи зачастил Бонифаций. Он уже полностью стал Раиным коллегой по пьянству, но слишком мощное культурное ядро всё ещё не давало его лицу окончательно расплыться и исчезнуть, как у Раи. Бонифаций клянчил деньги. Безслов не приходила, но друзья знали, что она по-прежнему с ним. Работает в музыкальной школе, и её там обижают.
– Да ей таки просто завидуют! – заверил Бонифация Осик. – Разве их скрипки – скрипки вообще? Один смех! Никакой барочной составляющей!
Бонифаций ушел просветлённо-озадаченный.
– Интересно посмотреть, как они её обижают, – сказал Роман, – и все ли обидчики ещё живы.
Вскоре Бонифаций появился почти трезвый и очень решительный. Войдя в комнату, он так резко схватил себе стул, что со стола посыпались журналы и бумаги. Роман, сидящий за компьютером, нервно поёжился.
– В общем, други мои! – начал Бонифаций, широко рассевшись на стуле. – Надо нам разъясниться, понимаешь! Кифара-то моя, в общем, раз тот чудак не появился. Ну и это…
Осик растянул тонкие губы в прямо-таки сияющей улыбке.
– Ты не представляешь, Бонифаций! Как раз сегодня мы с Ромушкой собирались возвращать тебе кифару!
Роман удивлённо взглянул на Осика и опять уткнулся в Интернет. Осик продолжал:
– Мы просто заказали в Греции ещё один вариант – он гораздо громче. Нам ведь теперь надо озвучивать большие площадки. Так что забирай. И тебе спокойней и нам ни с кем делиться не надо.
Бонифаций сразу стал занимать на стуле гораздо меньше места. Криво улыбнувшись, сказал:
– Ну а мы с Иришей тогда тоже займёмся кифаротерапией. Нам и небольших площадок хватит!
– Боюсь, не получится, – с сожалением ответил Осик, – кифаротерапия запатентована как изобретение. Право заниматься этой деятельностью есть только у фирмы «Блюменфельд и Ко». Впрочем, вы с Ириной можете купить у фирмы разрешение на право заниматься этой деятельностью. Это будет стоить около двухсот тысяч.
– Двести тысяч рублей! Да где ж мы тебе их найдём? – ахнул Бонифаций.
– Я имел в виду двести тысяч долларов, – и Осик сочувственно вздохнул.
Бонифаций выругался. Выглядел он растерянно. Осик в это время вытащил кифару из нового, специально сшитого для неё чехла и засунул в пакет «Евродизайн».
– Вот, пожалуйста. Но вообще, привыкли мы, конечно, к ней. Хотелось бы её тоже оставить. Это как первая любовь!
Бонифаций понуро встал со стула.
– Вы оставьте её, чего уж там! А может, вы её просто купите у меня?
– А если таки чудак явится? – прищурился Осик. – Ты ж его к нам, небось, сразу и пошлёшь?
– Да не явится! – отмахнулся Бонифаций. – Сколько времени уж прошло!
Осик сочувственно развёл руками, незаметно подмигнув Роману.
Глава седьмая. Телеология культуры
Фирма «Блюменфельд и Ко» развивалась. Теперь это уже была официально зарегистрированная контора. Концертно-медицинский центр с лицензией, добытой ловким Осиком. Лидуся уволилась из своей легендарной аптеки и перешла работать к Осику. Волосы у Романа наконец отросли. Он постепенно обвыкся с ролью звезды. Научился сценично закатывать глаза и принимать картинные позы.
Они все-таки съехали от Раи и сняли трёшку – не в центре, но очень приличную, со свежим ремонтом. Лидуся продолжала жить у мамы, хотя снимали квартиру втроём.
Одна из комнат считалась Лидусиной. Она перевезла сюда из дому стопку книг – в основном о здоровье и научных открытиях. Среди глянцевых переплётов торчал также пожелтевший и полуразвалившийся «Урфин Джюс и его деревянные солдаты». На тумбочке у дивана стояла фотография их троих, сделанная Бонифацием ещё в докифарную эпоху. На ней Осик с Романом корчили рожи, а Лидуся мечтательно смотрела поверх их голов.
Жить у мамы Лидусе приходилось только глубокой ночью. Остальное время она проводила или в этой трёшке, работая на телефоне, или бегая по поручениям Осика, или на сеансах кифаротерапии. Сеансы проводились и в квартире – в комнате Осика, обитой фиолетовой тканью, и на выезде, разумеется. Они уже выезжали за пределы города.
Лучше всего, понятно, ездилось в Москву. Люди там оказались намного восторженней петербуржцев, меньше задавали каверзных вопросов и больше платили. Осик даже подумывал: не перебраться ли в Москву совсем? И он бы, несомненно, перетащил всех, невзирая на Лидусины поскуливания про маму и аргументы Романа о последнем курсе университета. Но ему показалось неправильным лишать проект петербуржского мистического налёта.
Всё осталось, как было. Роман мог в перерывах между своей звёздностью страдать о будущей кандидатской диссертации. Тема ее так и не складывалась, хотя последний год студенчества неумолимо таял. Мысль о дипломе тоже нервировала Романа, но без трагизма, как затаившийся больной зуб.
Бонифаций больше не приходил. Ему не дали нового адреса.
Однажды Роману позвонила сестра и ненавидящим голосом сообщила, что у мамы последняя стадия рака. Роман не видел мать очень давно, правда, периодически звонил ей. Она всегда говорила бодро, ни на что не жаловалась. Может, она и сама ничего не знала?
Записав адрес псковской больницы и попрощавшись с сестрой, он сел на диван. Сидел неподвижно, пока не зашла Лидуся.
– Ромушка! – воскликнула она. – Что с тобой?
– Ничего! – огрызнулся он.
Хотел встать и выйти, но Лидуся, сев рядом, обняла его и смотрела в лицо, требуя ответа.
– Мать умирает, – наконец сказал он, – а так – ничего.
– Ромушка! Давай попробуем полечить её кифарой?
Роман скривился, как будто ему в рот сунули целый лимон, предварительно очищенный от кожуры.
– Ты хоть иногда своей головой думаешь? Или Блюменфельд тебя уже совсем загипнотизировал? Человек умирает! А ты всё про шоу думаешь!
– Я всегда сама думаю! – возмутилась Лидуся. – Ты разве не видишь, как люди
