– Потому, что у неё не эта надуманная психосоматика, а настоящий рак, ты это можешь понять, как врач?
– Тем более! Механизмы онкологии вообще не изучены до конца. Многие считают, что это – духовная болезнь.
– И что проку от кифары? Душевные болезни у психиатра лечатся. В крайнем случае, у священника.
– Кифара может попасть в резонанс и выключить программу саморазрушения организма. Я верю в это. Только плохо, что мы настоящих опытов не ставили. У нас это, к сожалению, и впрямь шоу, как ты говоришь.
– Ты хочешь провести опыт на моей матери?
– Ромушка! Ты – эгоист. Ты не хочешь дать своей маме ещё один шанс из-за… даже не знаю, как назвать твоё тупое упрямство!
Ей удалось настоять на своём. В Псков они поехали втроем – Роман, Лидуся и кифара. Осик очень сердился из-за срыва очередного сеанса, но не пустить, понятно, не мог.
Больница оказалась очень унылая. Впрочем, разве бывают весёлые больницы? Мама страшно похудела, прямо высохла вся. Роману и так-то неловко казалось играть ей на кифаре, а при виде её потухших глаз совсем расхотелось. Он взглянул на рогатый чехол в руках Лидуси и сердито зашипел. Точно, как его сестра, на которую он всегда не хотел походить. Чуть погодя сестра тоже появилась в палате. Спокойно поздоровалась и с братом и с Лидусей. Роман заметил её усталое лицо и синяки под глазами. Брат с сестрой на пару некоторое время изображали позитив, потом Лидуся указала Роману взглядом на кифару. Ирина, перехватив этот взгляд, изменилась в лице. Было видно, что она с трудом заставляет себя находиться в палате. Когда вышли – она обрушилась на брата:
– Я знала, что для тебя нет ничего святого, но не думала, что до такой степени! Ты уже везде видишь свой бизнес, даже рядом с умирающей матерью!
– Ирочка, – мягко сказала Лидуся, – мы думали поиграть ей. Вдруг бы наступило улучшение?
– Улучшение от чего? – завопила сестра, рыдая и размазывая сопли кулаком. – От вашего дилетантского бренчания? Мама, в отличие от ваших клиентов, понимает в музыке! Рома! Если вы устроите хоть одно ваше дурацкое шарлатанское выступление в нашем родном городе – у меня больше нет брата!
Она выскочила из ворот больницы и, спотыкаясь, побежала по улице.
– Придётся звонить по друзьям или искать гостиницу, – сказал Роман, – к нам в квартиру уже не пойдёшь.
Договорились о ночёвке с бывшим одноклассником Романа. Утром собрались искать гостиницу, но за эту ночь мама умерла. Начались тягостные хлопоты. Большую часть их взяла на себя Лидуся, поскольку брат с сестрой находились в ступоре и мало что могли.
Звонок Осика после похорон и поминок очень обрадовал Романа. Осик волновался. Осик нарыл новых, очень богатых клиентов.
Сухо, но прилично простившись с Ириной, кифаротерапевты срочно выехали в Петербург.
В поезде Роман не мог заснуть. Перед глазами мелькало то лицо матери, то рыдающая сестра. Он вспомнил о своей теме – не диссертации, а диплома. Диплом был посвящён платоновскому «Пармениду».
Шефу тема не особенно нравилась. Читая Романовы умозаключения, он каждый раз недовольно покряхтывал.
– Вам нравится в этом тексте невозможность его окончательного постижения, не более того, – сказал он как-то.
Роман, помнится, заспорил. Почему же «невозможность постижения»? В «Пармениде» так красиво показано рождение логики из хаоса. А эта замечательная фраза: «Вещи приобщаются к идеям, но не посредством подобия: надо искать какой-то другой способ их приобщения»? Разве она не подсказывает, что путь постижения существует?
Шеф терпеливо выслушал аргументы и сказал:
– Вы мистик, Роман. Я бы даже прибавил сюда слово «радикально-поэтический». Ваша беда в том, что вы пытаетесь притвориться материалистом.
Тут Роман возмутился. Какая мистика? Его всегда привлекали точные исследования. Даже в школе он скучал на литературе и увлекался физикой. Правда, пятёрок по физике ему не ставили.
Шеф вздохнул и сказал «Продолжайте».
…Богатые клиенты пожелали совместить кифару с массажем. Осик вспомнил о Лидусиных массажных курсах, которыми она хвалилась в начале знакомства, и решил: массажу быть.
Кифаротерапия проходила новый виток развития. Новые клиенты привели своих друзей. Осик подумал. Присовокупил к массажу кальян – для увеличения релаксации – и ещё поднял цену. Романа вопрос денег интересовал всё меньше. Он с головой ушёл в исследования. Решил выяснить: почему музыка пришла к отказу от натурального строя. Теперь, когда его слух по-настоящему прочистился и обострился, он уже с трудом воспринимал темперированные созвучия.
Однажды на Университетской набережной кто-то хлопнул его по плечу сзади.
– Знакомый человек, понимаешь!
Это был Бонифаций. Пошатывающийся, с немытыми волосами, но как всегда полон оптимизма.
– Бонифаций, – Роман пожал ему руку, – скажи, зачем всё же натуральный строй покорился темперированному?
– Покорился, вот-вот! – обрадовался Бонифаций. – Ты понимаешь! Там просто война была, такое чудаки устроили!
– Какая ещё война? – удивился Роман.
– Это не все знают, – уклончиво сказал Бонифаций, – мне тут в магазин бы зайти, понимаешь. Я бы тебе много рассказал.
Бонифацию хотелось, понимаешь, выпить. Роман купил ему водки. Пить её было негде. На улице – незаконно, да и сыро. Эпоха гостеприимных подъездов давно канула в прошлое. Пришлось вести Бонифация в новую квартиру. Уж очень заинтересовали Романа слова про войну и натуральный строй.
– Короче, стали они потихоньку подменять, – начал Бонифаций, опрокинув первую рюмку. – Сначала – Пифагор, собственно. Он же полубогом себя считал, понимаешь, всегда был в белой одежде. Он немножко натуральный строй подрихтовал, чтобы попроще было для простых людишек. Чтобы можно было простой арифметикой все соотношения высчитать. Потом в средние века правильные чудаки были. Они захотели настоящей гармонии – всё же Творца, понимаешь, прославляли, не просто так. Не понравилась им пифагорейская упрощённая терция, услышали они, что это недостаточно божественно. Ну и нащупали эту «дидимову комму».
– Я знаю, – сказал Роман, – у Пифагора соотношение частот терции 81/64, а натуральная – 5/4, эта разница и называется «дидимовой коммой».
– Не совсем так, – Бонифаций стремительно поглощал водку. – Комма – это не отличие, не пустота между чем-то и чем-то. Комма – она как особенная нотка. Нащупаешь, и будет божественное звучание. Ты-то нащупал. У тебя уши мировые, понимаешь!
– Ну а в чем война-то была? – Роман боялся, что Бонифаций скоро совсем утратит способность связно мыслить.
– Ну, сражались они друг с другом, конечно. Когда светлый Царлино высчитал свой pure intonation – натуральный строй – не все обрадовались. Ограничения в нём были немалые, это точно. Только в некоторых тональностях музыку можно делать. И то при хороших ушах. Но разве человек может хоть как-то приблизиться к божественному, не ограничивая свою природу? А потом пришёл хитрый Эйлер и поделил октаву на равные отрезки. Чтобы ушами, значит, не нащупывать, а всё заранее готово было. Сделал не божественно, но удобно.
