Теперь они стояли над изголовьем.
– Ваш Бонифаций, через которого к вам пришла кифара, тоже был лев, – начал первый А.
– Что значит «был»? – с нелепой грозностью в голосе перебил Роман. – Что вы имеете в виду?
– Бонифаций был лев. Был взят в игру, но его направление оказалось неверным.
– Лев может либо царствовать, либо приносится в жертву на древнем алтаре. Других ходов у этой фигуры нет.
– Вы знаете, коллега, под Петербургом скрыты потрясающие языческие капища! Не желаете ли экскурсию?
– Нет, ну это уже ни в какие ворота! – Роман вскочил с кровати.
Как был полуодетый вылетел в коридор и натолкнулся там на Осика с мобильником в руке. Осик уже облачился в небрежно богемный костюм для встреч и пах дорогим парфюмом.
– Ну, здравствуй, молодой специалист, – кисло поприветствовал он Романа, – ты таки нарушаешь священные правила нашего общежития. На общественных площадях в труселях нестильных появляешься.
Роман покачнулся, ловя уплывающее равновесие, и глухо сказал:
– Они сказали, что Бонифаций умер.
Осик смотрел на экран мобильника.
– Прости, Ромушка, у меня через двадцать минут визит крайней важности. Что там с Бонифацием? Кто сказал?
– Эти сказали…
– Какие эти?
– Ну… которые у меня…
– А кто у тебя, Ромушка? Я только что к тебе заглядывал – никого не было.
Роман в ужасе метнулся в свою комнату. Там было пусто.
– Прости, Оська, напился я, кажется, крепко, – виновато сказал он, высовываясь из комнаты в коридор, – но всё же Бонифацию я сейчас позвоню.
– Звони, звони своему дружку-алкоголику, – тихо и зло сказал Осик, набивая смску с быстротой хорошей секретарши.
Через несколько минут Роман снова вышел в коридор и без выражения произнес:
– Бонифаций покончил с собой сегодня ночью. Бросился с Боровского моста на глазах у Ирки.
Осик постучал в Лидусину комнату. Всунувшись, тихо сказал:
– Лидушка! Роме нужна помощь, срочно возьми его на себя. У меня важная встреча.
Роман лежал на кровати. Лидуся колола ему аскорбинку.
– Вы меня забрали вчера? Ничего не помню.
– Мы тебя не смогли забрать. Ты с какими-то людьми затусовался.
– Что за люди? Ничего не помню, – Роман решил схитрить.
– Да их трудно запомнить. Какие-то невнятные они. Ромушка! Да ты меня не слушаешь!
Роман вдруг заметил на тумбочке открытку, стилизованную под коричневатые старинные фотографии. На ней был изображен странный всадник – бородатый старик, верхом на льве. Бородища такая, знакомая с детства. Да и сам старик смутно знакомый… Только веяло от него какой-то мерзостью.
Лидуся смотрела на странную открытку.
– Это что, дореволюционная порнография?
Роман вздрогнул.
– С чего ты взяла? Это же Лев Толстой, одетый к тому же.
– Действительно Лев Толстой, – удивилась Лидуся, – что это я…
Она осторожно перевернула открытку. Там было напечатано на пишущей машинке «Угол Обводного и Боровой».
– Ромушка! – закричала Лидуся. – Ты куда? Тебе лежать надо!
– На Боровский мост. Я должен понять…
– Ромушка! Не выходи, там у Осипа визит…
– Да иди ты со своим Осипом! – взревел Роман, втискиваясь в джинсы. Напялил мятую футболку и убежал.
Он мчался на Боровский мост, будто туда можно было опоздать. Это недалеко от Раиной коммуналки. Сколько раз, гуляя по Обводному, Роман доходил туда. Непонятно, как вообще можно утонуть в Обводном канале, он вроде бы мелкий. Наверное, Бонифаций не умел плавать…
Встав над тёмной мёртвой водой канала, Роман напряжённо вглядывался вниз. Ничего не увидев, погрозил кому-то кулаком и, шатаясь, побрёл по набережной.
У Балтийского вокзала ему захотелось перейти дорогу, чтобы попасть в метро. Светофор почему-то мигал всеми глазами. И ни одной машины на дороге. Это у вокзала-то будним днём!
Роман ступил на проезжую часть, и на него из-за поворота вынесся вздыбившийся на заднее колесо мотоцикл, серый, как тень. Роман отшатнулся, но бешеный наездник мгновенно оказался сзади, мерзко дыша бензином. Объехал несколько раз вокруг окаменевшего от ужаса философа и со свистом унёсся по встречной полосе. И тут же дорогу заполнили машины. Они сигналили Роману, застывшему посреди улицы. Один водитель опустил стекло и смачно выразился.
Через три дня были похороны Бонифация. Все хлопоты опять взяла на себя Лидуся.
Ирину вызывали в милицию. Им показалось подозрительным, что Бонифаций, прежде чем умереть, прописал её в свою комнату. Вернулась она в слезах. Сказала, что укусила следователя. Теперь её точно посадят.
Утешая плачущую сестру, Роман не переставал думать про странного мотоциклиста. Спросил осторожно:
– Ира! Прости, тебе трудно вспоминать. Но мне очень нужно знать, как это было. Не заметила ли ты в ту ночь чего-то странного?
Она похлопала красными от слёз глазами. Тихо сказала:
– Было, пожалуй. Саша хотел прийти к тебе на защиту и внезапно заболел. Когда я вернулась – мы поспорили сильно о… ну, в общем, о твоём дипломе. Он вскочил и побежал на улицу. Я за ним. Он не хотел меня слушать. Мы оказались на Обводном. Там я почти уговорила его вернуться домой. Вдруг появляется совсем древняя старушка. Вся в красном, а на поводке – сразу три чёрных пуделя. Я ещё заметила, что они все аккуратно подстрижены под львов. Саша бросился за ней, а она идёт очень быстро. Просто невероятно для старушки. Догнал он её уже на мосту. И тут старушка куда-то исчезла, а пудели вмиг повырастали в огромных чёрных зверей. Начали наступать на Сашу… они его припёрли к перилам моста, а я стояла и не могла пошевелиться. Потом только всплеск услышала, и… уже никого не было на мосту…
Ира затряслась в рыданиях.
– Ты сказала в милиции об этом? – спросил Роман.
– Сказала следователю. После этого… укусила вот его…
На поминки Лидуся напекла гору блинов. Пришли несколько музыкантов из консерватории. Говорили, какой светлый человек был Бонифаций.
После поминок брат с сестрой опять поругались. Ира в очередной раз недобро отозвалась о кифаротерапии. Роман обозвал сестру клерком от музыки, тупой бездарью и произнёс ещё много замечательных слов. Выскочил на улицу и побрёл в сторону Обводного канала. Ноги будто сами несли его на Боровский мост. Он даже не удивился, когда рядом с ним материализовались три А, в своих однотипных брючно-стрелочных костюмах, задумчиво созерцающие тёмную воду.
– Скажите, коллега, – говорит один А, – вам действительно так важна эта натуральность?
Второй подхватывает:
– Орнитологи знают феномен солидарности у домашних гусей. Домашние гуси тоскуют, слыша пролетающих диких. Но если отпустить домашних гусей на волю – это будет жестоко по отношению к ним.
Вступает третий:
– В прекрасной гармоничной античности людям не приходило в голову общаться с Творцом. У них были боги. Потом Творец пустил в мир эту странную несмешную шутку – своего сына. Он сбил людей с толку. Они возомнили, что могут быть Ему интересны.
Опять вступает первый.
– Интересны? Ему? Это смешно.
Второй объясняет:
– Ему Самому давно надоела эта пуповина, которой люди всё ещё связаны с Ним через Его сына. Но по его правилам у людей должна быть, как вы помните, свобода воли.
Третий кивает.
– Глупо
