Библиотека до сих пор там, мы даже усовершенствовали ее. Кровать и комод убрали, поставив вместо них кресла и лампы для чтения. Фреску для сохранности поместили под стекло, а для книг сделали пластиковые обложки. Диска там больше нет — он теперь хранится в музее, но его содержимое переписали на сотню новых. Мы пополнили коллекцию очередными томами. Каждый раз, когда с Земли прилетает челнок, он привозит нам новые книги. Комната Джеффа стала для жителей Арсии: одним из любимых мест отдыха. Почти все время кто–нибудь сидит там в кресле с книгой в руке.
Надпись на двери гласит: «Марсианская императорская библиотека» — местная шутка, которую не понимают новички и туристы. И, да, я и сам провел там немало времени.
Никогда не поздно приобщиться к классике.
ПИТЕР УОТТС
СУЩЕСТВА
Питер Уоттс называет себя «переквалифицировавшимся морским биологом». За короткое время он стал одним из наиболее признанных научных фантастов XXI века. Его рассказы публиковались в «Tesseracts», «The Solaris Book of Science Fiction», «On Spec», «Divine Realms», «Prairie Fire» и других изданиях. Перу Уоттса принадлежит получивший высокую оценку цикл «Рифтеры» («Rifters»), состоящий из романов «Морские звезды» («Starfish»), «Водоворот» («Maelstrom») и «Бетагемот» («Behemoth: В-Max», «Behemoth: Seppuku»). Рассказы писателя представлены в сборнике «Десять обезьян, десять минут» («Теп Monkeys, Теп Minutes»), Повесть «Остров» («The Island») в 2010 году была удостоена премии «Хьюго», а роман «Ложная слепота» («Blindsight») считается одним из лучших романов десятилетия в жанре «твердой» научной фантастики. На очереди «Подсолнухи» («Sunflowers») и косвенное продолжение «Ложной слепоты» — «Благодать» («State of Grace»). Питер Уоттс живет в городе Торонто, Канада.
В классическом рассказе Джона В. Кэмпбелла «Кто идет?» («Who Goes There?») описывается история группы людей, запертых на антарктической исследовательской станции и вынужденных бороться за существование с тварью из далекого космоса. Произведение было дважды экранизировано — фильмы «Нечто из иного мира» («The Thing from Another World») и «Нечто» («The Thing»), — но, если вам хочется узнать, как все выглядело с точки зрения самого инопланетного монстра, прочтите эту захватывающую историю.
Я-Блэр. Я убегаю через заднюю дверь, пока весь мир рвется в переднюю.
Я-Коппер. Я восстаю из мертвых.
Я-Чайлдс. Я охраняю главный вход.
Имена ничего не значат. Это лишь таблички, не больше — вся биомасса взаимозаменяема. Важно другое. Они — единственное, что от меня осталось. Этот мир спалил дотла все остальное.
Смотрю из окна, как я-Блэр ковыляю сквозь пургу. Макриди велел мне сжечь Блэра, если он вернется один, однако Макриди все еще уверен, что я — часть его. Но это уже не так: я-Блэр стою у двери. Я-Чайлдс впускаю себя внутрь. Краткий миг причастия — усики–антенны тянутся от одного моего лица к другому, переплетаются. Я-Блэр и Я-Чайлдс обмениваюсь новостями из мира.
Этот мир обнаружил меня. Он нашел мою нору под сараем с инструментами и наполовину законченную спасательную шлюпку, наскоро слепленную из требухи мертвых вертолетов. Мир старательно уничтожает мои пути к отступлению. А затем он придет за мной.
Остается лишь один выход. Я распадаюсь на части. Я-Блэр отправляюсь поделиться своим планом с Коппером и подкрепиться гниющей биомассой, когда–то звавшейся Кларком; столько трансформаций за краткий промежуток времени серьезно истощили мои резервы. Я-Чайлдс уже поглотил то, что осталось от Фукса, и готов к следующей фазе. Я забрасываю за спину огнемет и шагаю наружу, в долгую арктическую ночь.
Я уйду в пургу и никогда не вернусь обратно.
До катастрофы я был чем–то большим, неизмеримо большим. Я был исследователем, посланником, миссионером. Меня разбросало по космосу, я проникал в бесчисленные миры, причащался: совершенное, преобразующее несовершенство — и вся Вселенная радостно устремлялась ввысь, к идеалу, бесконечно малыми, но верными шагами. Я был солдатом, воюющим с самой энтропией. Я был дланью Творения, стремящегося усовершенствовать самое себя. Столько мудрости, столько опыта! Теперь все эти знания для меня недоступны. Я лишь помню, что когда–то владел ими.
Однако я помню катастрофу. Она почти мгновенно убила большую часть этого отростка, но кое–что выползло из–под обломков: несколько триллионов клеток и дух, слишком слабый, чтобы удержать их в узде. Взбунтовавшаяся биомасса поковыляла прочь, несмотря на мои отчаянные попытки остаться единым целым. Пораженные паникой клочки мяса инстинктивно отращивали разнообразные, запечатленные в их памяти конечности и бежали по обжигающему льду. К тому времени, когда мне удалось восстановить контроль, огонь потух и вновь воцарился холод. Мне едва удалось выработать достаточно антифриза, чтобы не полопались клетки, и меня сковал лед.
Я помню и второе свое пробуждение: вялое движение чувств, первые проблески восприятия, медленно наполняющее меня тепло сознания. Мои клетки оттаивали, и душа вновь сливалась с телом после долгого сна. Помню окруживших меня двуногих отростков, странные чирикающие звуки, которые они издавали, непривычную одинаковость их частей тел. Какими неприспособленными к жизни они казались! Как неэффективно было их строение! Даже оказавшись совершенно беспомощным, я увидел, что многое надо исправить и потянулся к ним. Я причастился. Я попробовал на вкус плоть мира…
…и мир напал на меня. Он напал на меня!
Это место под названием норвежский лагерь находилось по другую сторону гор. После меня там остались лишь руины. Мне ни за что бы не удалось пройти все расстояние в оболочке двуногого. К счастью, я мог выбрать другое обличье, размером поменьше, но лучше приспособленное к местному климату. Я спрятался внутри его, пока остальная часть меня отбивала нападение. Я бежал в ночь на четырех быстрых лапах, позволив разгорающемуся пожару прикрыть мой отход.
Я бежал не останавливаясь, пока не добрался сюда, расхаживал среди этих новых отростков в оболочке четвероногого, и поскольку они не видели, как я меняю облик, то не пытались напасть.
А затем, поглощая их, в то время как моя биомасса трансформировалась, принимая незнакомые им формы, я причащался в одиночестве, успев усвоить, что этот мир не любит того, что ему незнакомо.
Я один посреди метели. Я — донный житель чужого, мутного моря. Снег несется горизонтальными полосками. Натыкаясь на вмятины и заструги, эти полосы взвиваются маленькими ослепительными смерчами. Но я еще не ушел достаточно далеко, совсем нет. Оглядываясь, я вижу притаившееся
