– Мне тут на днях рассказали, – ухмыляется Крис, – что в городе появился блуждающий бар.
– Дай угадаю: и называется он «Храпящая Лошадь»?
Агата улыбается одной из самых ослепительных своих хитрых-прехитрых улыбок и подначивает – мол, ну?
– Та-дам, ты совершенно права, дорогая моя пиратская капитанша, можешь готовить красивую трубку и самый лучший табак – пригодится.
– То есть прямо блуждающий?
– Да.
– Блуждающий бар «Храпящая Лошадь»?!
– Именно. И самое вкусное, что рассказал мне о нем очень далекий ото всех наших с тобой компаний знакомый, то есть шансов, что услышал от кого-то из нас – абсолютный ноль. На вопрос, как найти бар, ничего внятного не ответил, сказал только, бар сам находит людей, когда им это действительно нужно.
– Слушай, ты не знаешь, вот есть печать на футболках и на плакатах, а на бирдекелях можно печать заказать? Чтобы прямо фирменные, с красивой эмблемой бара?
– И развешивать их на городских стенах вместо граффити и наклеек?
– Ага.
– И ставить под каждый напиток бара «Храпящая Лошадь», где бы и как бы он ни открывал свои двери через наши сердца?
– С пафосом немножечко перегнул, убавь примерно в три раза, но в целом да – идея такая.
Крис с Агатой идут по залитой солнцем зимней улице и обсуждают, где бы срочно засесть рисовать эскиз для бирдекеля: на лавочке пока холодно долго сидеть, а тем более рисовать – февраль, до весны еще две недели, до тепла еще минимум месяц, а им срочно нужно место под карандаш с блокнотом и чашку-другую кофе, потому что в блуждающем баре «Храпящая Лошадь» ужасно много работы. Конкретно сейчас, вообще в феврале и всегда.
Александра Зволинская
Письма не на бумаге
– Однажды, давным-давно… – начинает Джек и сбивается. – Нет, не так. В одном очень далеком государстве в очень давние времена…Хм, тоже нет. Погоди-ка…
Джек делает вид, что в задумчивости подбирает слова. Я смотрю на него, скептически приподняв бровь.
– Чего ты мучаешься? Расскажи по-нормальному.
Теперь уже Джек щурится:
– Не поверишь же.
– А я в любом случае не поверю.
Он улыбается, глядя на меня сверху вниз – не потому что высокий, а потому что я лежу в постели, завернувшись в одеяло, как в спальный мешок, а он сидит рядом. С минуту слушает, как я кашляю, протяжно и глухо, вечно если уж заболела, то трава не расти, – вздыхает, снова напускает на себя таинственный вид:
– Тогда не нуди и не мешай мне рассказывать сказку. Мне, может, так нравится.
– Ну валяй.
Не то чтобы я серьезно больна, обыкновенный бронхит: температура, кашель, вселенская скорбь и страдания по случаю бездарно пропущенного погожего дня – сейчас они случаются редко. Конец ноября, почти каждый день – серая тусклая хмарь, как будто и не рассветает никогда до конца, заедает где-то на полдороги. Темнеет рано, светает поздно, дней почти нет, только ночи. Два часа посветило солнце – праздник, беги, лови, пока можешь. Но я не могу – я болею.
Джек сидит со мной, как с неразумной малышкой, таскает чай и бульон, читает вслух книжки, кудахчет, как наседка. Ужасно раздражает, как и положено старшему брату. Между нами двенадцать лет разницы, отцы у нас тоже разные и оба где-то, не знаю, где. Появляются раз в полгода с подарками и снова исчезают в тумане, которому лучше бы никогда не рассеиваться. По крайней мере, в этом мы с Джеком единодушны, а матери все равно: у нее всегда достаточно новых кавалеров, некогда скучать о предыдущих.
– Так вот, когда-то давным-давно, – опять начинает Джек, – существовала на свете ныне всеми позабытая традиция. Знаешь, сколько отличных традиций нам с тобой не досталось, потому что их все забросили? Оооо, уйма! Некоторые из них такие древние, что про них даже в книжках уже не пишут, но вот про эту – про эту я все-таки нашел совсем немножко, в очень старой книге одного очень древнего алхимика, ты даже имени такого не знаешь!
Джек азартно подмигивает, намекая, что он-то, взрослый и умудренный тайными знаниями, сокрытыми в университетской библиотеке, имеет доступ практически ко всем секретам Вселенной, но мне расскажет только этот один, и то только в качестве огромного одолжения, потому что я очень больна и меня надо подбадривать.
Брат совсем спятил с этой своей аспирантурой, ничего за ней не видит и не слышит, разве что вот мой кашель оторвал его от праведных трудов по культурологии, но не то чтобы это сильно кому-нибудь помогло: «жизненно необходимые» книжки перекочевали домой и теперь читаются вслух, мне, с выражением и по ролям (ненавижу). Впрочем, в Джековом исполнении все это звучит не так уныло, как можно было бы испугаться, а при температуре тридцать восемь и выше постепенно становится все равно, что именно тебе читают – фантастический роман, древние свитки или чью-нибудь диссертацию.
– В те давние времена люди еще ничего не делали просто так, без причины, – говорит Джек, уютно устроившийся в кресле возле моей кровати. – И вот такие шкатулки тоже имели свое практическое применение.
На одеяле перед моим носом появляется маленькая шкатулка, и я, конечно, тут же тянусь заглянуть внутрь, но крышечка не поддается.
– Э нет, дружок, все не так просто. В чужие заглядывать нельзя, – качает головой Джек в ответ на вопль оскорбленного любопытства (разумеется, быстро завершившийся кашлем). – А поскольку традиция эта давно забыта и ее, соответственно, никто не принимает всерьез, шкатулку я на всякий случай решил запирать на ключ.
Я могу только мычать, недовольно и заинтригованно одновременно. Братцу в его аспирантуре положено преподавать, и иногда он берет меня с собой на лекции, которые читает для младших курсов. Когда я попала на его лекцию в первый раз, поняла, почему нам на домашний бесконечно звонят студентки: Джек искренне обожает все эти секреты, спрятанные на видном месте, все эти забытые связи всего со всем, и очень легко на пальцах объясняет, что из чего выросло и почему дошло до нас именно в таком виде. Когда Джек вещает, он похож на какого-то древнего мага, объясняющего устройство мира, и уж насколько я давно уже знаю все его приемчики и словечки, все равно каждый раз покупаюсь, как первоклашка.
Ворчу, что в свои пятнадцать уже не верю во всякие сказочки. Джек обычно парирует, что чудесам все равно, сколько мне лет, и продолжает рассказывать свои истории так, как будто они и правда случились.
– Такие шкатулки раньше продавали на каждом шагу. Начинали с первого дня декабря, чтобы оставить достаточно времени до зимнего солнцестояния.
Я пытаюсь открыть шкатулку силой, но крышка, хоть и кажется очень хлипкой, держится крепко. Внутри что-то позвякивает, гремит и катается, а еще… Температура, вечер, поздний ноябрь, весь дом уже увешан разноцветными
