– Боже мой! – повторила Юдифь.
– Подумайте, как горевала она!
Глубокое чувство этой милой девушки отозвалось в моем оцепеневшем сердце.
Мои глаза, так долго остававшиеся сухими и, казалось, недоступные слезам, сделались влажными, а когда я овладел собой, то увидел, что и Юдифь дала волю своим слезам.
– Да благословит вас Бог за ваше сострадательное сердце, – сказал я. – Не хотите ли взглянуть на ее портрет?
Маленький медальон с портретом Юдифи Бартлет, висевший у меня на шее, на золотой цепочке, пролежал у меня на груди в продолжение моего долгого сна. Сняв его с шеи, я раскрыл его и подал моей спутнице. Она поспешно взяла его, долго смотрела на милое лицо и приложила его к своим губам.
– Я знаю, что она была и добра, и мила, и достойна наших слез, – сказала она, – но помните, что горе, которое она испытывала, уже прошло много лет тому назад и сама она уже почти столетие распрощалась с этим миром.
Так это и было. Как бы сильно ни было ее горе, она перестала плакать уже почти 100 лет тому назад; внезапное мое чувство прошло, и слезы мои осушились. Я ее сильно любил в моей прежней жизни, но ведь то было сто лет назад. Может быть, иначе примут мое признание за доказательство недостаточности чувства, но я полагаю, что никто не может судить меня, потому что никто ничего подобного не испытывал.
Когда мы уже намеревались выйти из этой комнаты, взгляд мой остановился на несгораемом шкафе, стоявшем в углу. Я обратил на него внимание моей спутницы и сказал:
– Эта комната была и моей спальней, и моей кладовой. Вот в том шкафу хранятся несколько тысяч долларов золотом и много ценных бумаг. Если бы даже я и знал, когда я засыпал в ту ночь, как долго продлится мой сон, я все-таки бы думал, что золото будет верным обеспечением нужд моих во всякой стране и во всякое время, как бы отдалены ни были они. Мысль о том, что наступит когда-нибудь время, когда оно потеряет свою силу, я бы счел за самую дикую фантазию. И однако ж, я проснулся теперь и вот нахожусь среди народа, где и за целый воз золота не купишь ковриги хлеба.
Конечно, мне не удалось внушить Юдифи, что в этом факте есть нечто удивительное,
– Почему это во всем мире надо было покупать хлеб за деньги? – просто спросила она.
Глава XXI
Мы условились с доктором Литом заняться в это утро осмотром школ и городских колледжей. Ему хотелось дать мне возможно ясное представление об образовательной системе XX столетия.
– Вы заметите, – сказал он, когда мы отправились после завтрака, – значительную разницу между нашими и вашими методами образования. Но главное отличие заключается в том, что в настоящее время все люди в одинаковой степени имеют доступ к высшему образованию, которым в ваши времена пользовалась лишь бесконечно малая часть. Мы считали бы, что не достигли ничего, заслуживающего упоминания, если бы, уравняв людей относительно их физического благосостояния, нам не удалось добиться одинакового уровня и в их образовании.
– Издержки должны быть громадны, – сказал я.
– Если бы для этого потребовалась не только половина всего дохода нации, – сказал доктор Лит, – но если бы на это ушел даже и весь наш бюджет и нам остались какие-нибудь гроши для самого нищенского существования, и тогда никто не выразил бы ни малейшей претензии. На самом же деле расход на образование десяти тысяч молодых людей не только вдесятеро, но и впятеро не превышает издержек по образованию тысячи юношей. Принцип, но которому все операции на широких основаниях обходятся пропорционально дешевле операций, производимых в малых размерах, применяется также и к образованию.
– В наше время образование в колледже стоило очень дорого, – заметил я.
– Если верить вашим историкам, – отвечал доктор Лит, – то весьма дорого обходилось у вас не самое образование в колледже, а существование в них мотовства и расточительности. Действительные расходы ваших колледжей были, по-видимому, очень незначительны, и они были бы еще меньше при условии более широкого распространения образования. Высшее образование в настоящее время обходится так же дешево, как и низшее, ибо учителя всех степеней получают столько же, сколько и остальные работники. Мы просто к общей школьной системе обязательного обучения, практиковавшейся в Массачусетсе 100 лет тому назад, прибавили полдюжины высших классов, в которых наши молодые люди достигают двадцати одного года и получают то образование, которое в ваше время вы называли «образованием джентльменов». Таким образом, мы не отпускаем на все четыре стороны белого света юношей в 14, 15 лет, как это делали вы, с умственной подготовкой, не переходящей за пределы уменья читать, писать и знания таблицы умножения.
– Оставляя в стороне саму стоимость этих добавочных лет образования, – возразил я, – мы считали бы себя не вправе отнимать на них так много времени от промышленных занятий. Мальчики беднейших классов обыкновенно становились на работу в 16 лет и моложе, а выучивалось мастерству в 20.
– Не думаю, чтобы этим приемом хотя сколько-нибудь вы выигрывали в количестве поставляемых продуктов, – сказал доктор Лит. – Большая производительная сила, которую образование сообщает всякого рода труду, за исключением разве самого грубого, в короткий срок вполне возмещает время, затраченное на достижение высшего образования.
– Нас смущало бы также, – заметил я, – что высшее образование, подготовляя людей к известным профессиям, отвратит их от всякого ручного труда.
– Таков, действительно, был результат высшего образования в ваше время, как я читал об этом, – возразил доктор, – и это не могло быть иначе, так как ручной труд вызывал необходимость соприкосновения с простым, грубым и невежественным классом людей. В наш же век низшего простонародного класса совсем не существует. Затем, помянутые опасения являлись вполне естественными в то время еще и потому, что все люди, получавшие высшее образование, предназначались или на какие-либо высшие должности, или к праздной жизни людей богатых. Если же человек с высшим образованием не пользовался ни богатством, ни привилегированным положением, это считалось доказательством несбывшихся надежд, неудачей, скорее, признаком сравнительной слабости, нежели превосходства. В настоящее время, когда высшее образование считается необходимым просто для того, чтобы приготовить человека к жизни, без всякого отношения к предстоящей ему деятельности, само собой разумеется, и обладание им не допускает высказанного вами заключения.
– Во всяком случае, – заметил я, – никакая степень образованности не устраняет природной тупости и не пополняет недостатка духовных дарований. Если только в настоящее время средний уровень природных умственных способностей людей не
