– Ах, – сказал доктор Лит, – я рад, что вы остановились именно на этом примере, я и сам хотел привести его так, чтобы наглядно охарактеризовать новейший взгляд на образование. Вы говорите что земля, которая настолько бедна, что производительность ее не вознаграждает затрату труда, не обрабатывается. Между тем есть масса земли, которая своей производительностью не оплачивает затраченного на нее труда, а между тем она возделывалась в ваше время, возделывается и в наше. Я говорю о садах, парках, лужайках и вообще о пространствах земли, расположенных таким образом, что, будь они предоставлены порастанию мелким кустарником и сорными травами, они производили бы неприятное впечатление на глаз и представляли бы разные другие неудобства для жителей. Поэтому-то и культивируют эти места; и хотя плодов они приносят немного, однако вряд ли найдется земля, обработка которой, в широком смысле, лучше вознаграждала бы за труд, чем они. То же самое можно сказать и о мужчинах и женщинах, так или иначе беспрестанно соприкасающихся с нами в обществе, голоса которых постоянно слышатся нами, поведение которых оказывает многообразное влияние на наше настроение; они действительно столь же необходимы в условиях нашей жизни, как воздух для дыхания или элементы, от которых зависит наше существование. Но если бы мы в самом деле не в состоянии были давать каждому настоящее образование, в таком случае мы – предпочтительно пред блестяще одаренными – избрали бы самых грубых и тупых от природы и им дали бы образование, какое только было бы в наших силах. Обладающие природным умом и развитием скорее могут обойтись без помощи цивилизации, нежели менее счастливые по природным способностям. Воспользуюсь выражением, которое часто употреблялось в ваше время, – мы считали бы, что не стоило жить, если бы, подобно немногим образованным людям вашего времени, нам пришлось проводить свои дни среди грубого и невежественного населения совершенно необразованных мужчин и женщин. Приятно ли человеку, который только что надушился, попасть в толпу, от которой разит дурным смрадом? Может ли он быть вполне доволен, обитая хотя бы в дворцовых палатах, если все его окна выходят на скотный двор? А вот таково-то и было положение тех, которые в ваше время считались наиболее счастливыми в культурном отношении, наиболее утонченными по воспитанию. Я знаю, что бедные и необразованные вашего периода завидовали богатым и образованным. Для нас же последние, живя так, как они жили, среди грязи и грубости, мало чем превосходили первых. Культурный человек вашего времени походил на человека, погруженного по горло в отвратительное болото и утешавшегося нюханием флакона с духами. Вы ведите теперь, как смотрим мы на вопрос общедоступного высшего образования. Ничто так не важно для человека, как иметь разумных, благовоспитанных соседей. Поэтому-то нация, для увеличения счастья человека, ничего лучшего не может сделать для нас, как воспитать наших соседей. Если же она не достигнет этого, цена нашего собственного воспитания умалится наполовину, а развитые образованием утонченные вкусы обратятся для нас в положительные источники огорчения. Давать высшее образование лишь некоторым, оставляя при этом массу невежественной, как было это у вас, значило бы создать между ними почти такую же пропасть, какая может быть только между различными видами существ, которые не располагают средствами для общения друг е другом. И что же может быть бесчеловечнее подобного ограничения в пользовании образованием? Общедоступное, равномерное образование не уничтожит, конечно, между людьми разницы, обусловливаемой природными способностями, но уровень наименее способных значительно возвышается, и грубость исчезает. У всех является стремление к знанию, способность понимания духовной стороны предметов и уважение к высшему образованию, которым они сами не могли воспользоваться. В большей или меньшей степени, но все они становятся способными пользоваться радостями и побуждениями образованной среды и даже вносить в данном случае и свою лепту. Из чего же состояло культурное общество XIX столетия, как не из немногих микроскопических оазисов в обширной непрерывной пустыне? Пропорция индивидуумов, способных к нравственным интересам или цивилизованному общению, сравнительно с массой их современников, была так ничтожна, что при более широком взгляде на человечество она не заслуживает даже упоминания. Одно поколение современного мира располагает большим запасом умственной жизни, нежели пять любых веков из прошлого. Короче сказать, наша образовательная система основывается на следующих трех принципах: во‑первых, право каждого человека на полное образование, какое только может дать ему нация, лично для него самого, как необходимое условие его счастья; во‑вторых, право его сограждан на его образование, как необходимое условие для того, чтобы общение с ним доставляло им удовольствие; в‑третьих, право грядущих поколений иметь разумных и интеллигентных родителей.
Не буду описывать подробно, что мне пришлось видеть в тот день в школах. Мало интересуясь делом образования в течение моей прежней жизни, я мог вынести немного любопытных сравнений. Не менее чем общедоступностью как высшего, так и низшего образования, я был поражен тем значением, какое придавалось теперь физическому воспитанию, и тем фактом, что при оценке юношества их успехи в гимнастических подвигах и играх принимались во внимание наравне с учением.
– Школьная администрация, – объяснил доктор Лит, – несет на себе одинаковую ответственность как за тело, так и за душу своих питомцев. Возможно, наибольшее физическое и умственное развитие каждого составляют двоякую цель нашего школьного курса, продолжающегося от шестилетнего возраста до 21 года.
Цветущее здоровье, каким пользовались молодые люди в школах, произвело на меня громадное впечатление. Мои прежние наблюдения не только относительно замечательных внешних особенностей членов семьи моего хозяина, но в равной степени и людей, встречавшихся мне на улице, навели уже меня на мысль о вероятно совершившемся с моего времени чем-то вроде общего улучшения физического строения человеческого рода. Теперь же, когда я сравнил этих рослых молодых людей и свежих, сильных молодых девушек с молодыми людьми, которых я встречал в школах XIX столетия, я был так поражен, что не мог не поделиться своим впечатлением с доктором Литом.
С большим интересом выслушал он мое заявление.
– Ваше свидетельство в данном случае, – сказал он, – неоценимо. Думается, что то улучшение, о котором вы говорите, действительно существует, но, конечно, для нас это является только теоретичным. В силу своего исключительного положения в настоящее время только вы один можете говорить об этом с авторитетом. Мнение ваше,
