Очень любопытно использование придыхательного ʼ в конце слов. Как известно, придыхательный ʼ в конце слов обозначает высокую степень возбуждения или ярость говорящего (стр. 16). Это позволило переводчику опустить в энергичных диалогах все авторские ремарки, вроде «сердито сказал он» или «выкрикнула она», заменив их на придыхательный ʼ в конце каждой реплики персонажа.
Автор встретился с огромным количеством трудностей культурологического характера. Например, в отличие от всех земных языков, Клингон не знает никаких других приветствий, кроме nuqneH, то есть «Что ты хочешь?» (стр. 57). Поэтому в клингонианской литературе принято опускать все сцены приветствий и переходить прямо к делу. Также клингонианской психологии чужда всякая неопределённость и нерешительность. Поэтому, скажем, короткий диалог лирического героя и его давнишнего приятеля Григория фон Эрнена из первой главы, состоящий из семи реплик, сокращён всего до трёх. Вместо:
– Рад, что ты ещё способен смеяться, – сказал он.
– Здравствуй, Гриша, – ответил я. – Странно тебя видеть.
– Отчего же?
– Так. Странно.
– Откуда и куда? – бодро спросил он.
– Из Питера, – ответил я. – А вот куда – это я хотел бы узнать сам.
– Тогда ко мне, – сказал фон Эрнен, – я тут рядом, один во всей квартире…
– получилось:
– Откуда ты двигаешься? Куда ты двигаешься? – спросил меня Гхригхорий вон Ернденд.
– Я двигаюсь из Пфитхлрогхрадна, – ответил я Гхригхорию вон Ернденду. – Я не знаю, куда я двигаюсь.
– Тогда двигайся ко мне, – сказал Гхригхорий вон Ернденд. – Обоснованием является наличие у меня квартиры, в которой я проживаю один.
Не меньшей трудностью для переводчика явились специфические земные реалии, такие как различные виды пищи, напитки (особенно спиртные), растения, животные и так далее. В результате чего возникли многочисленные нелепые и смешные казусы, вроде того, что «водка» переведена как «маленькая вода», а «грибной суп» как «суп из мяса грибов».
В качестве наиболее вопиющего примера приведём известную сцену в лесу.
Сцена в лесу… Но на планете Клингон нет ни лесов, ни деревьев как таковых! Их растительность больше похожа на мотки перепутанной проволоки, которые, сцепляясь друг с другом, образуют гигантские конгломераты протяжённостью до нескольких десятков километров. Они совершенно непроходимы, и уж тем более в них невозможно встретить ничего такого, что хотя бы отдалённо напоминало наши поляны. Поэтому переводчик оказался перед выбором: либо пуститься в пространные, многостраничные объяснения, либо перенести место действия в более привычные для клингонианцев условия. Он предпочёл второй, более простой, путь. У него эта сцена имеет место быть в так называемом HiS’е[2].
Итак, сцена в лесу… Как известно, начинается она с описания трёх «лбов», сидящих у ночного костра на лесной поляне. Уже в первом абзаце упоминаются такие культурологемы, как ХХ съезд партии и неоплатонизм. Переводчик, ничтоже сумняшеся, опускает их, равно как и весь третий абзац, где речь идёт о лебёдке принадлежащего «новому русскому» джипа как свидетельстве возрождения национальной духовности. Подобному «обрезанию» подверглись все без исключения реминисценции из русской культуры и истории, из которых буквально соткан роман.
Центральное место всей сцены – разговор Володина и «новых русских». Мало того что он ведётся на сленге, оставшемся по существу непонятым клингонианским переводчиком, так он ещё обнаруживает в себе такие логические конструкции, которые, с позиции грамматики и синтаксиса Клингона, являются попросту невозможными.
Володин («Володнинд») объясняет Коляну («Кхолянду») действие наркотических грибов и, для примера, обрисовывает такую картину: Колян должен «шмальнуть» в наехавшего на него «гада» и вдруг обнаруживает, что этот «гад» – он сам, Колян, и есть. Выражение «убить себя» (не «совершить самоубийство», а именно «убить самого себя») в принципе невозможно в языке Клингон.
Известно, что каждый глагол в языке Клингон начинается с приставки, обозначающей как того (то), кто (что) производит действие, так и того (то), на кого (что) оно направлено, то есть как субъект, так и объект высказывания (стр. 32). Например, чтобы сказать «Я убиваю тебя», нужно взять глагол HoH «убивать» и добавить к нему приставку qa со значением «я – тебя»: qaHoH. Но в языке Клингон нет приставки «я – меня» или «ты – тебя»!
Разумеется, в Клингоне есть возвратные глаголы, образующиеся при помощи суффикса – egh. Однако если мы присоединим к глаголу HoH суффикс – egh, то получим «убить себя, совершить самоубийство», а это нечто совсем другое.
Оказавшись перед непреодолимым языковым барьером, переводчик не смог придумать ничего более умного, чем… напрочь выбросить весь этот отрывок, а чтобы компенсировать непоправимый урон, нанесённый тексту… вставил отрывок собственного сочинения. И здесь мы сталкиваемся с очень симптоматичным обстоятельством. Именно этот вставной отрывок был признан критикой лучшим во всём романе и включён во все учебные хрестоматии как ярчайший образец земной прозы. Он занимает две полные страницы и состоит всего из двух слов-реплик, повторённых – буква в букву – более тридцати раз:
– Tugh![3] (Ты будешь делать это?)
– Qo’! (Нет, не буду!)
– Tugh! (Ты будешь делать это?)
– Qo’! (Нет, не буду!)
– Tugh! (Ты будешь делать это?)…
Пример величайшей настойчивости и целеустремлённости, с одной стороны, и трагического упорства и чувства собственного достоинства, с другой, видится клингонианскому читателю в этом незатейливом, но полном энергии и пафоса диалоге.
Итак, с учётом всего вышесказанного, возникает вполне закономерный вопрос: а произошло ли в результате этого «перевода» сближение двух культур – то, ради чего, собственно, и затеивается любое переводное издание? Об этом мы, однако, предоставим судить самому читателю.
В заключение скажем лишь, что перевод выполнен на имперском диалекте языка Клингон, причём в том его варианте, который известен под названием «урезанный Клингон» (стр. 72). Именно этим вариантом официального диалекта обычно пользуются старшие офицеры военно-космического флота, руководящие боевыми действиями, ведущимися против землян.
Далия Трускиновская
Лингводемон
Повесть
Глава первая
Мы работаем в команде, потому что кладоискатель-одиночка рискует жизнью. После того как Андрея завалило в подвале заброшенного дома, а труп нашли две недели спустя, мы как-то вдруг сразу поумнели. Поодиночке больше никогда не ходим.
Кладоискатель – тоже профессия, и не из худших. Конечно, если есть ещё какое-то занятие. Зимой, скажем, бегать по оврагам, где ручьи вымывают из почвы самые неожиданные вещи, не с руки. Зимой нужно сидеть в тепле, делать что-то не слишком обременительное и готовиться к летним экспедициям.
Но вот с тем домом на Магистратской следовало поторопиться…
Наши городские власти непредсказуемы. Вот они решили сносить четырёхэтажное здание на углу, чтоб ставить там многоэтажную автостоянку, – замечательно. Здание – не памятник старины, а стоянка в центре города необходима. Вот они отселили жильцов – тоже хорошо. Решили сносить старую рухлядь летом. И это прекрасно. Но вот вдруг начинается суета, кто-то сверху даёт команду «немедленно!», и в самую холодрыгу затевают снос дома – и так рядом с ним по узким улицам не проехать, а тут ещё
