Еду в соседний город Абердин, чтобы найти аптеку, где меня никто не узнает. Мне так стыдно, хотя я уже совершеннолетняя. Могло быть и хуже. Но все кажется таким неправильным.
Я покупаю сразу три теста – для полной уверенности. Не хочу возвращаться сюда, если одного будет недостаточно. Не хочу, стоя на кассе, молиться, чтобы продавец выдал непрозрачный пакет. Ненавижу каждую секунду происходящего.
Живот сводит до боли.
Этого не может быть. Это все испортит. Погубит меня, сломает Коннора и разозлит маму. Она наверняка меня возненавидит.
Припарковавшись у «Макдональдса», сижу и пялюсь на эти дурацкие золотые дуги. Они выглядят так ярко и весело – складывается впечатление, будто они надо мной насмехаются.
Не могу пошевелиться. Осталось только зайти внутрь и сделать тест. Если результат окажется положительным, это все изменит. Мне с этим не справиться. Это будет означать, что моя жизнь действительно кончена. Это будет означать, что я больше никогда не стану прежней. Никогда не стану той, кем когда-то была.
И мне придется сообщить о беременности Коннору. Не думаю, что смогу это сделать. Не думаю, что смогу взвалить на его плечи такой груз, когда он и без того завяз в проблемах. Не хочу увидеть разочарование и отчаяние в его глазах, а они точно появятся. Ребенок не заслуживает такой реакции, не заслуживает того, что я испытываю сейчас – величайший ужас и страх. Ребенок должен стать счастливой новостью, а не предвестником конца.
Спустя час я наконец-то засовываю все три коробочки в сумку. Если не сделаю это сейчас, то потом уже не решусь. Я должна знать. Неопределенность убивает.
Иду по кафельному полу, как по узкому бревну, а эти тесты – моя персональная алая буква, выставленная на всеобщее обозрение.
Туалет пуст. Выбираю большую кабинку для людей с ограниченными возможностями и вешаю сумку на дверь. Трясущимися руками кладу коробочки с тестами на держатель для туалетной бумаги, спускаю джинсы и сажусь на унитаз.
И вижу результат… а затем осознаю его в полной мере.
Я не беременна.
Меня охватывает невероятное облегчение. Прячу лицо в ладонях и рыдаю.
В одиночестве, в туалете в «Макдоналдсе».
30 апреля
8 месяцев
Я два дня не ходила в школу. Два дня всех избегала и сутками лежала в кровати, закутавшись в одеяло до самого подбородка. Даже шторы не раздвигала.
Но пора возвращаться на занятия, пока не пропустила слишком много. Пока они не позвонили маме.
Притаскиваю в крохотную ванную табуретку, сажусь и при ярком свете рассматриваю свой смачный синяк под глазом.
Осторожно прикасаюсь к самому темному месту и морщусь. По-прежнему больно, хотя прошло уже несколько дней. По краям фингал слегка пожелтел.
Залезаю в косметичку в поисках лучшего консилера. Достаю странноватую зеленую мазь, втираю ее в кожу под глазом, поверх наношу тональный крем и пудру. Нужно просто замазать синяк так, чтобы никто не заметил. В класс можно забежать не поднимая головы. Синяк сойдет, и никто не узнает, что он вообще был.
Рассматриваю цвет кожи под глазом после нанесения очередного слоя пудры.
Никаких улучшений – мое лицо словно запачкано блинным тестом.
Беру губку и смываю косметику, но из-за давления начинает болеть все лицо.
На мгновение отвожу взгляд на линолеум и делаю несколько глубоких вдохов, чтобы унять эмоции, поднимающиеся в груди. Это глупо. Мне просто нужно скрыть синяк и пойти в школу.
У меня получится.
Схватившись за раковину, устремляю взгляд на свое отражение.
И не узнаю себя.
Непроизвольно моя нижняя губа начинает дрожать. Сначала совсем немного, а затем трясется так, что приходится ее прикусить. Отражение размывается, но я вижу, как крупные слезы, наполнив глаза, стекают по щекам и капают с подбородка – одна за другой.
Девушка в отражении – не я.
Это кто-то другой.
Не я.
Наблюдаю за ней. Постепенно ее голубые глаза краснеют. В них уже нет блеска, они пусты.
Она – это зомби-версия меня. Восставшая из мертвых.
Это не могу быть я.
Закрываю глаза, не в силах больше на нее смотреть.
Школа может подождать. Один день погоды не сделает. К тому же сегодня пятница. А к понедельнику синяк пройдет, и никто о нем не узнает.
Мне лучше вернуться в кровать, где внешнего мира не существует.
Смахиваю на пол всю косметику, затем выключаю этот неприятный резкий свет и выхожу за дверь.
Забираюсь обратно в кровать. Когда проснусь, возможно, этой уродины из отражения уже не будет.
27 апреля
7 месяцев, 28 дней
Когда Коннор сказал: «Тебе повезло, что я не бью девушек», следовало догадаться, что однажды так и выйдет.
И вот, пожалуйста. Он меня ударил. В голове не укладывается. От шока я впадаю в ступор, снова и снова мысленно прокручиваю одну и ту же картинку: его кулак врезается в мою щеку, и раздается громкий треск при столкновении.
Коннор не мог так со мной поступить. Он бы никогда меня не ударил. Он бьет вещи, а не людей. Сам так сказал еще в первый месяц наших отношений, когда я увидела его шрамы на костяшках пальцев.
Он любит меня так же сильно, как и я его. Он бы никогда не причинил мне боль.
Судя по его лицу, он ошеломлен даже больше меня. Все это произошло на самом деле.
Он меня ударил.
Я проигрываю ситуацию раз за разом, пытаясь все переварить. Смотрю на Коннора. Лицо горит от боли. Этого не было. Он уже не выглядит злым. Этого не могло произойти.
Падаю на пол, но Коннор успевает меня подхватить. Относит меня на диван и бережно усаживает, словно я стеклянная, словно могу разбиться.
Он не понимает, что я уже разбита.
По его щекам бегут слезы, а он все повторяет:
– Прости. Мне ужасно жаль.
Такое ощущение, что Коннор далеко-далеко. Я полностью ушла в себя, не могу ответить, не могу говорить.
Он это сделал. Он меня ударил.
Коннор прикасается к ушибу костяшками пальцев. Уверена, щека покраснела. Чувствую, как она опухает, раздувается, распространяя жар по лицу. Глаз заплывает.
– Боже, Энн, мне так жаль, – продолжает твердить он. Снова и снова. Это его мантра. Ему жаль. Он целует мое лицо, руки и плачет. – Клянусь, я не хотел. Не знаю, что на меня нашло. Мне так жаль. Очень, очень жаль.
Я знаю, что ему жаль. Знаю, что он не хотел этого делать.
Так же как я знала, что однажды он меня ударит. В нем всегда сидел монстр, и я знала, что однажды тот вырвется наружу.
И хотя я думала, что готова, оказалось – нет.
Что делать, если единственный человек, в чьей заботе вы нуждаетесь, причинил вам боль? Как можно в равной степени отчаянно желать,
