Здесь кого-то похоронили? Нет, чушь: гроб ведь пустой. К тому же тогда его бы забросали землей. Странные, однако, дела творились в этом доме, пока меня не было. Все в нем такое старое, и горожане меня боятся, и Фриц зачем-то заперся на чердаке, да еще этот спрятанный пустой гроб. Должна быть какая-то связь. И мне предстоит ее найти.
Когда-то этот гроб потрясал красотой. Атласная обивка до сих пор почти чистая, если не считать нескольких странных коричневых пятен. Плесень, что ли? Никогда не видел, чтобы ткань твердела от плесени. Больше похоже на кровь. Кажется, здесь я зацепок не найду. Но остается еще дневник. В нем должен быть хоть какой-то ответ. Я наконец взломаю застежку и выясню, так ли это…
* * *На этот раз чтение и работа не оставили мне времени на дневной сон. Снова почти ночь, а я еще не смыкал глаз.
Да, я нашел ответ в дневнике. Он уже обратился в золу, но я могу процитировать по памяти. Память! Что за мерзкое слово! Слава богу, некоторые подробности до сих пор, как в тумане. Теперь я уповаю на то, что так и не вспомню полностью. Как я не сошел с ума — чудо за гранью моего понимания. Не отыщи я этот дневник, возможно… нет, так лучше.
Теперь картина обрела целостность. Она настолько странная, что сначала, читая каракули Фрица, я не мог ей поверить, но имена и события служили толчком ко все новым воспоминаниям, пока передо мною не ожил описанный кошмар. Что же я раньше не догадался? Дневной сон, возраст дома, отсутствие зеркал, поведение людей, моя внешность, да и многое другое, все это должно было мне подсказать, кто я на самом деле. Фриц изложил события, как есть, перед тем как покинуть чердак.
Я уже все распланировал и через три дня должен был уехать в Америку, но повстречал незнакомку, которую называли «Ночной фрау». Жители смотрели на нее косо и со страхом, шептали о ней всякие гадости, но я лишь смеялся над их суевериями. Для меня она обладала странной притягательностью. Путешествие было забыто, нас не раз видели по ночам вместе, и, в конце концов, даже мой духовник отвернулся от меня. Со мной остались только Фриц и Фламхен.
Потом, как выразились врачи, я «умер» от анемии, но люди знали правду. Они собрали поисковый отряд и разыскали тело той женщины, а потом вогнали ей кол в сердце и сожгли. Но мой гроб к тому времени стоял в другом месте и они не смогли уничтожить меня, хоть и поняли, что я превратился в чудовище.
Фриц знал, чего ждать. Старый слуга вместе с Фламхен закрылся от меня на чердаке. Впрочем, он не терял надежды, что для меня возможно спасение. У него касательно нежити была собственная теория. «Это не смерть, — писал он, — а одержимость. Подлинная душа спит, а телом управляет демон. Черную силу наверняка можно изгнать без убийства самого человека, как это сделал наш Господь с тем одержимым. Я должен как-то отыскать способ».
Эти слова были написаны до того, как я вернулся и заманил Фламхен к себе. И почему мы — существа вроде меня теперешнего — обязательно охотимся на тех, кто нам дорог? Разве мало корчиться в аду собственного подневольного тела без дополнительных мук, которые причиняет бессильное созерцание того, как друзья становятся жертвами захватчика?
Когда Фламхен тоже стала нежитью, Фриц покинул свое укрытие. Он добровольно, а то и радостно пришел присоединиться к нам. Такая преданность заслуживала лучшей награды. Бедная Фламхен, несчастный Фриц!
Они явились сюда вчера ночью, но близился рассвет, так что им пришлось уйти. Злосчастные, кровожадные лица, прижавшись к разбитым стеклам, звали меня к себе. Раз уж они меня нашли, значит, вернутся. Снова ночь, Фриц с Фламхен должны явиться с минуты на минуту. Пусть приходят. Все наготове, я жду. Вместе жили — вместе уйдем в небытие.
Под рукой у меня горящий факел, а сухой старый пол забросан тряпьем и полит маслом, поэтому сразу займется огнем. На столе — заряженный револьвер с тремя пулями. Две из серебра, на каждой глубокая насечка в виде креста. Если Фриц прав, только такие и могут убить вампира. Что ж, у меня нет оснований ему не верить, ведь в остальном он не ошибся.
Когда-то и мне понадобился бы серебристый металл, но теперь хватит обычного кусочка свинца. Теория Фрица верна.
После удара той крестообразной молнии демон оставил мое тело, и настоящая душа вернулась к жизни. Я из вампира снова стал человеком, но уж лучше проклятие, чем воспоминания о том, что я творил.
Ага, они воротились. Стучат в дверь, которую я оставил незапертой, постанывают от жажды крови, как в прежние времена.
— Входите, входите. Открыто. Видите, я готов. Нет, не шарахайтесь от револьвера. Фриц, Фламхен, вам бы, наоборот, следовало радоваться избавлению…
Какими умиротворенными они сейчас выглядят! Настоящая смерть очищает. Для надежности я бросаю факел на пол. Огонь очищает лучше всего на свете. Скоро и я к ним присоединюсь… Приставленный к сердцу револьвер, будто старый друг, сопротивление курка, будто нежная ласка. Странно. Из дула крестом вырывается огонь… Фламхен… крест… очистительный крест!
Винсент О’Салливан
Погребальный скарабей *
I«Сохраняют ли мертвые свою власть после того, как их зарывают в землю? Распространяют ли на нас эту власть, правят ли нами, восседая на своих ужасных тронах? Становятся ли их закрытые глаза зловещими маяками, хватают ли нас их недвижные руки, направляя стопы наши на пути, избранные ими? Нет, конечно же, когда мертвые обращаются в прах, власть их рассыпается, подобно праху».
Он часто думал об этом долгими летними вечерами, когда они сидели в эркере, выходящем на Парк Печальных Фонтанов. Именно на закате, когда на их мрачный дом ложилось пурпурное сияние, он острее всего ненавидел свою жену. Они были вместе уже несколько месяцев и все дни проводили одинаково — сидели у окна большой комнаты с мебелью темного дуба, тяжелыми портьерами и темно-красными занавесями, где всегда витал странный
