Влад сунул руку за пазуху. Дракон на монете был словно живой — с расщеперенной пастью, с поднятыми кверху крылами.
— Дон!
Влад подошел к двери, чутко вслушиваясь — в ухающий, мерный грохот там, в глубине его дома. Дон! Дон! Молоты били по наковальне, точно рокот вечернего грома, обращая крошево золота в золотом вспухшее тесто, чтобы — печь и печь из него бесконечные хлебцы монет, на которых по-птичьи взлетал, красовался, ярился — прекраснейший из драконов, когда-либо урожденных под этой луной. Жаль, что он был отчаянно хром, точно отвоевавший калека на деревянной ноге, но отец повелел чеканить его на монетах здорового, с четырьмя сильными, толстыми лапами. Грозного защитника крепостей и грозного разрушителя их.
— Дон-н! — эхом откликнулось в кузне.
Отец как-то сказал, что там — куется победа его. Что то, что невозможно взять силою, будет куплено золотом… Влад отчего-то представил — золотых человечков в одинаковых латах, с мечами и на конях, коих куют и куют неотрывно в спрятанной в недрах дома кузнице, а ночами — выпускают на двор, для тренировок и отдыха. И отец — ходит меж ними важный, в плаще цвета зелени и красных одеждах, словно дракон, оборотившийся человеком, и лихо командует войском, а после, построившись, войско движется вслед за ним, по луной пропеченному городу, дальше и дальше на юг, в тот неведомый край за горами и реками, где так хочет править отец. Отец как-то обмолвился, что ему нужно золото, чтобы нанять себе войско. А еще — чтобы купить расположение кое-каких необходимых людей. «Как дракона? — спросил тогда Влад. — Ты хочешь, чтобы они стали твоими друзьями?» Отец засмеялся и тихо сказал, что друзей — не покупают за звонкое золото, они или друзья тебе — или тебе не друзья. А купить можно только союзников… и то, пока не появится кто-то, кто предложит более высокую цену.
— Бам-м… дон-нг! — Они слились воедино, треск грома за окнами и рокот грозы в наковальне.
— Дон-н-бам-м! — по лестнице загрохотали шаги, и Влад выжидающе замер.
Дверь распахнулась. Отец и впрямь был подобен дракону — в черных крыльях плаща за спиной, с золоченою цепью на шее, с непогашенным отблеском молнии в темных глазах. Владу мимолетно подумалось, что если отец — дракон, Дракул, как называют его соседи, то Влад тогда — Дракула, сын дракона, маленький смешной драконенок, который вырастет и тоже станет огромным и сильным. Да, он будет звать себя именно так.
Влад улыбнулся собственным мыслям.
— Скоро у нашего друга дракона появится новый дом, еще красивее, больше и чище, — задумчиво произнес отец, — а этот дом будет нами оставлен.
Сердце Влада дрогнуло в безотчетной, накатившей тревоге.
— Значит, ты сковал достаточно золота, чтобы пойти на войну? — вырвалось у него против воли. — Ты пойдешь воевать туда, за высокие горы, куда даже дракон не летал? А если враг победит и ты не вернешься — то на кого мы останемся? — прибавил он рассудительно-взросло, будто бы подражая кому. — На хромого дракона?
Отец расхохотался, драконьим, раскатистым смехом. Запрыгал, трясясь на груди, золотой медальон. Грохотнуло за окнами — белыми вспышками молний.
— Нет нужды воевать. Удача — на стороне тех, кто хватает ее за хвост и вцепляется крепко… — Отец перевел дыхание. — Дракон нашептал мне сегодня, что время пришло, и золото на его языке горело изысканно-ярко, точно царский венец. И я скормил ему молодого ягненка и двух истошно кричащих цесарок, и когда его сытость смежила веки ему тяжелым, твердокаменным сном — я осмотрел его крылья. Они достаточно крепки, чтобы дракон одолел перелет. Однажды — я уже был на спине его, видел из-за крыла великие Карпатские горы… — Отец покачал головою. — Драконы долгоживущи, сын мой. Когда-нибудь, когда мою жизнь оборвет чей-то меч или смертная лихорадка, — он будет твоим…
— …лучшим другом, отец? — перебил его Влад в нетерпении.
— Да. Если ты будешь того достоин. — Отец нахмурился, будто некая горечь разбавила вкус им же сказанных слов. — Драконы добры и великодушны, а люди… — Он вновь помрачнел. — Впрочем, с возрастом к тебе придет понимание, сын.
Гроза затихала за окнами смолкшей кузнечною наковальней. Тяжелые тучи раздвинулись, давая простор бесконечному звездному полю, куда после смерти уходят по лунной, остывшей дорожке крылатые души драконов, на спинах своих увозя тех, кто был им друзьями при жизни. И золото больше не греет их леденистую кровь, и солнце не опалит их изумрудно-зеленую кожу…
— Я не хочу, чтобы ты умер, отец, — сказал Влад. — Я буду плакать, когда ты умрешь. Совсем как дракон… только слезы мои будут соленые и не золотые. Не умирай так быстро… ты обещаешь?
И отец молча взял его за руку, будто вбирая в себя тревогу его. И тревога развеялась.
* * *— У стригоя рыжие волосы, и взгляд его холоден, как ледышка. — Глаза няньки змеино блеснули. — Добрые христиане носят одно свое сердце в груди, красное, жизнью полное сердце — а у стригоя их два, и оба мертвы. Знаешь, как найти могилу его? — Голос ее пал в еле слышимый шепот.
Влад замедлил дыхание.
— Нет… — Он опасливо вскинул глаза на кисельно-туманное, вязкое небо за окнами, будто сырая морось его могла породить собой богомерзкую нежить. — А расскажи!
Нянька посмурнела лицом, словно выскребая из памяти давнее, залежалое — под спудом запретов и страхов. Спеленутый одеялами сверток в руках ее запищал, по-котячьи пронзительно-жалко. Лицо няньки разгладилось.
— Душа невинная взволновалась… мол, страсти-то какие плетешь… а-а-а… а-а-а… — Прижав сверток к груди, она замолчала, раскачиваясь.
Влад мотнул головой в нетерпении.
— Раду глуп, как драконыш, что недавно покинул яйцо, — хмыкнул он по-взрослому важно, — и боится стригоев. А вот я их совсем не боюсь! И если найду такую могилу — скажу дракону, чтобы сжег ее до черного пепла вместе с белоглазым стригоем, с его волосами противного богу оттенка. Отец похвалит меня… Расскажи! — Он дернул няньку за толстый холщовый рукав.
Она улыбнулась лукавой драконьей улыбкой. На краткий миг Владу помстилось зеленое дымкое марево над ее головой. Он моргнул, и
