– Ни с места! – рявкнул Кротов, совершенно оглушив меня громким голосом и мощным луковым выхлопом, который вырвался у него изо рта.
Депутат, должно быть, плохо слышал, или у него вообще была привычка неадекватно реагировать на приказы. Но вместо того чтобы послушно застыть на месте, он бросился бежать. Пока безоружный Кротов выпутывался из-под ковра, пока перелезал через диван, депутат Петечка уже пересек комнату и почти достиг двери. Но тут его прикид сыграл с ним злую шутку.
Один из многочисленных карманов, которыми была украшена его куртка, зацепился за ручку двери. Пока он сообразил, что произошло, и отцепился от ручки, прошло не более двух секунд – соображал он быстро, – но этого короткого мига хватило, чтобы из-под тахты высунулась тонкая рука и крепко схватила конец одного из развязанных шнурков депутатских кроссовок.
Справившись с непослушным карманом, Петечка рванулся с места, но не успел сделать и полшага, как растянулся в прихожей – Леша намертво вцепился в шнурок и отпускать не собирался. Кротов уже почти выбрался из нашего укрытия, когда депутат избавился от обуви. Но в охоту вступила Мариша, перед которой и свалился Петечка, продолжая дрыгать левой, еще обутой ногой.
Ему бы удалось встать и удрать в одних носках, но Мариша случайно уронила вешалку, после чего Петюнчик перестал дергаться и надолго затих. Потом Мариша убеждала нас, что вешалку она уронила на Петечку отнюдь не случайно. Но поскольку та была отлита из чего-то чугунного и весила не меньше тридцати килограммов, я никак не могла поверить в намеренную жестокость моей подруги.
Мы впустили скребущегося под дверью Вольдемара, не дожидаясь, пока депутат окончательно очнется. Едва Кротов сообщил нам, что никакой опасности для его жизни нет, мы устремились к свертку, который депутат пытался вынести из квартиры Милы.
Едва мы разодрали газету, как на пол веером рассыпались фотографии. Черно-белые и цветные, все они изображали одного и того же мужчину абсолютно нагого и чаще всего в непристойных позах. Самой приличной, на мой взгляд, была та, где мужчина в задумчивости устремил взгляд на свое достоинство, находящееся в полном боевом порядке. Мужчиной на фотографиях был наш бедный влажный депутат Петя.
– Интересное кино получается, – присвистнул Кротов.
– Это не кино, – поправила его Мариша. – Кино на пленке, а тут откровенная порнуха. Любая газета дорого бы дала за возможность пролить свет на моральный облик нашего Петечки.
– Мало ли что случается в молодые годы, – попыталась я его защитить.
– Но если с тобой такое случается уже в молодости, то представляешь, каких глубин разврата ты достигнешь к зрелости, – сказала Мариша. – Конечно, карьере нашего депутата пришел бы конец, стоило общественности увидеть самую безобидную из этих фоток.
И в этом я была с ней согласна.
– Зарплата у депутатов приличная, а привилегий и того больше, – продолжала рассуждать Мариша. – Всем известно, кто ближе к кормушке, тому и сытней живется. Запросто мог убить Милу, чтобы получить фотографии назад.
Вывод заставил меня посмотреть на депутата по-новому, и мне даже захотелось пнуть его разок-другой в бок (благо он был не связан). Остановило меня одно – он ведь все равно ничего бы не почувствовал.
– А меня интересует другое, – сказал Кротов. – Здесь только снимки, а где сам негатив?
Это слово произвело магическое действие на Петечку, или он только притворялся, что лежит без сознания. Он живо очнулся и завопил:
– Как? Нет негатива?
– Нет, – сокрушенно заверил его Кротов, воспринимая его отсутствие как личное поражение.
– А где же он? – поинтересовался Петр Владимирович, еще не вполне очухавшийся.
– Не знаем, – признался Кротов. – Может быть, вы его выронили? Или просто не заметили в тайнике?
Депутат отрицательно замотал головой.
– Там лежал только этот сверток. Я не стал разворачивать, спешил, ведь меня могли тут застать. Так вы говорите, что негатива там не было? А вы не ошибаетесь?
Настал черед Кротова качать головой.
– Я погиб, – жалобным голосом сказал Петя. – Она передала негатив кому-то другому. Боже мой, что же делать?
– Значит, Мила вас шантажировала? – спросила я. – Вы вовсе не были в нее влюблены?
– Был. И деньги я ей сперва давал весьма охотно, тем более что я одинок, тратить мне их особенно не на кого. Но в последнее время она стала не просто просить, а требовать, и очень большие суммы. Я попытался ей объяснить, что не в состоянии оплачивать ее наркотики, вот тогда она и напомнила мне про эти проклятые фотографии.
– Она обещала их опубликовать?
– Пригрозила, что продаст их какой-нибудь телекомпании или газете. Сказала, что много ей не дадут, но моя карьера будет окончена. Говорила якобы в шутку, но сами понимаете, такими вещами не шутят. Я просто не знал, что делать.
– Вы когда-нибудь давали Миле наркотики? – спросил Кротов.
– Никогда! – с жаром воскликнул депутат.
«Так он тебе и признается, что отравил свою пассию, чтобы избежать шантажа», – хором подумали мы с Маришей.
– А почему вы не пришли сюда и не взяли фотографии, как только узнали о смерти Милы еще несколько
