Густерин отдал приказания и обратился к Машке:
– А ты получи обещанные пятьсот рублей и можешь разделить их, как знаешь. Мою долю я отдаю тебе!
– Спасибо, ваше превосходительство! Только я не знаю, на что мне эти деньги? Еще убьют меня из-за них! У меня никогда и рубля в кармане не было!
– Отдай в банк на хранение. Ты будешь еще получать рублей двадцать в год процентов. Вот тебе и квартира, обеспеченная на всю жизнь.
– Ваше превосходительство! Положите сами их в банк, я ничего не знаю! Только двести рублей дайте мне для моих помощников.
– Не надо и тем ничего! Скажи, что я не дал денег!
– Не могу, ваше превосходительство! Я никогда не лгу.
– Ну, пусть сами придут.
– Они не могут. Они ведь «стрелки».
– Не дам, не дам. Приходи завтра и получишь книжку.
Машка вышла опечаленная. Зачем она отказалась взять деньги? Вот теперь скажут, что она обманула товарищей. Ей веры не будет. Хорошо! Завтра она получит книжку, и они вместе пойдут в банк брать деньги назад.
– А тебе, Куликов, – обратился Густерин к орловскому мещанину, – мещанская управа будет выдавать по пять рублей в месяц для семьи, пока вырастут дети. Если бы ты мог перестать пить…
– Не могу, ваше превосходительство! Я помру, если брошу пить. Вы помните, какой я приехал в Петербург, и посмотрите теперь на меня!
Действительно, он имел вид чахоточного накануне смерти. Ввалившиеся щеки, стеклянные глаза и смертельная бледность; он едва двигался; руки, ноги тряслись.
– Может быть, тебя в больницу положить?
– Ваше превосходительство! Прикажите лучше дать мне полуштоф, и я сразу поправлюсь! Спросите у господина Павлова.
– Ты теперь свободен. Вот тебе десять рублей. Билет до Орла ты получишь бесплатный. Когда Макарку судить будут, ты можешь отказаться приехать – это твое право. Я не хочу тебя задерживать, поезжай с богом.
– Покорнейше благодарим, ваше превосходительство! – И Куликов, поклонившись в пояс, вышел.
– Ну, а с вами что же мне делать? – обратился Густерин к бродяжкам, смиренно столпившимся в углу кабинета.
– Не погубите, ваше превосходительство!
– Да кто вас губит?! Сами вы себя губите! Ну, как я вас выпущу? Куда вы пойдете, что будете делать? Ни угла, ни гроша денег, ни работы! Да и работать вы не станете! Ну, что я поделаю? Не могу же я воров плодить в столице! Вы судились?
– Судились.
– За кражи?
– Да.
– Сколько раз?
– Он восемнадцать, а я одиннадцать; Илья больше двадцати.
– Вот видите! Ну, как же я вас выпущу? Дай вам денег, – вы все равно сейчас их в кабак снесете! Господи, вот наказание – народ! Молодые, здоровые, и ничего с вами не сделаешь!
Густерин позвонил.
– Попросите господина Ягодкина.
Через минуту вошел помощник Густерина.
– Что мы с ними будем делать?
– Вышлем этапом на родину.
– Который раз?
– Илья сорок восьмой раз, а эти двое еще больше.
– Каждый этап с одеждой обходится больше тридцати рублей! Чего они стоят казне?!
Ягодкин удивленно посмотрел на Густерина.
«Что с ним? – подумал он. – Расфилософствовался, точно в первый раз эту процедуру проделывает; каждый год тысяч пятнадцать высылаем!»
– И себя, да и их жаль, – проговорил Густерин задумчиво. – Погибшие безвозвратно! Ума не приложу! И сколько раз доказывали необходимость рабочих домов, колоний, поселений – и все ничего не создается! А десятки тысяч рублей переводятся на праздную высылку. Возьмите их к себе, – раздраженно произнес Густерин Ягодкину, указывая на бродяжек. – Делайте, что хотите!
Бродяжки не смели возражать и тихо поплелись за Ягодкиным.
– Карета для душегуба готова, – доложил вошедший Петров. – Прикажете отправить его?
Густерин как бы очнулся из неприятного забытья.
– Подана? Постойте, я сам посмотрю!
Он вышел во двор. Душегуб стоял около самой кареты, с тремя полицейскими. На лице злодея играла та же отвратительная улыбка.
– Сажайте, – приказал Густерин.
Макарка вошел в карету; за ним вскочили два агента, жандарм и Петров.
– Так! Ну, теперь не уйдет!
– Ой, смотрите, не рано ли хвалитесь! – прошептал Макарка.
Карета тронулась. Густерин проводил ее взглядом и тихо пошел в кабинет. Он чувствовал усталость. Утомила его эта постоянная тревога за Макарку. С той минуты, как злодей скрылся в своей квартире, Густерин не имел покоя ни днем, ни ночью. А теперь, когда тот в его руках, он тревожится за целость душегуба.
– Не придумаешь ведь, что он может выкинуть!
Густерин приказал подать одеваться и заложить коляску. Он решил проехаться по островам и оттуда обедать к Елисееву. Нужно немного развлечься, дать отдохнуть нервам.
Все готово. Экипаж у подъезда. Густерин, довольный собой и предстоящей прогулкой, застегивал перчатку и отдавал последние приказания швейцару, как вдруг к подъезду вскачь подъехал на извозчике Петров. Один вид его говорил, что произошло нечто неожиданное, экстраординарное. У Густерина даже сердце замерло.
– Макарка бежал? – закричал он, не давая Петрову произнести ни слова.
– Имею честь доложить вашему превосходительству…
– Да говорите же убежал или нет? – топнул ногой Густерин.
– Никак нет. Позвольте доложить…
– Ну, теперь докладывайте. Уф, отлегло!
– Подлец Макарка в то время, как стоял здесь на дворе около кареты, успел отвинтить гайку колеса. Едва мы проехали сажен двести, как колесо отвалилось, карета упала на бок. Раньше, чем поняли, в чем дело, Макарка был уже на улице и скрылся в воротах дома. Мы все бросились за ним. Он успел вскочить на каретный сарай и отчаянным прыжком очутился на другом дворе. Еще момент, и он скрылся бы из нашего вида, но жандарм выстрелил, и Макарка, обливаясь кровью, упал. Тут его схватили.
– Рана тяжелая?
– Врач еще не осматривал. Я поехал доложить вам.
– Благодарю. Поедемте вместе.
– Не подстрели его жандарм, наверное, скрылся бы…
– Пожалуй. Одеть его в арестантскую одежду мы не имели права, а в своем туалете он ушел бы. Что за дерзкий злодей?! Днем, в центре города, пытался уйти от четырех конвойных!
– Скажите лучше – ушел!
– Как вы могли выпустить его из кареты?
– Он ударил в висок агента, так что тот кубарем выкатился, а он через него.
– Негодяй! Агент оправился?
– Да, через несколько минут пришел в себя.
Они подъехали к дому, куда вбежал Макарка. У ворот стояла густая толпа. Все знали уже о происшедшем.
– Где он? – спросил Густерин.
– Сейчас отправили в Обуховскую больницу. Рана очень серьезна; пуля засела в позвоночнике.
– Почему в Обуховскую? Там он может уйти! Немедленно нарядите шесть агентов, не отходите от постели, – горячился Густерин, – этот арестант и с пулей в груди уйдет!
– Поедете в Обуховскую?
– Разумеется! Скорее пошлите туда агентов, дайте знать следователю.
– Вероятно, следователя известили.
– Карету, скорее карету, едемте!
И Густерин, забыв скачки, обед, отдых, помчался в Обуховскую больницу.
Одновременно с ним подъехал следователь.
– Арестант тут? – спросил Густерин дежурного врача.
– Здесь.
– Раненый?
– Да.
– Где он лежит?
– В шестой палате. Он очень опасен. Сейчас будет консилиум.
– Славу богу, – произнес облегченно Густерин, – не ушел! Теперь придется самому дежурить до выздоровления, а то опять упустят!
– Мало надежды на выздоровление, – произнес дежурный врач.
– Вы не знаете этой чудовищной натуры! Он выживет! Это не простой смертный!
– Едва ли. А впрочем…
– Можно пройти к нему?
– Вам, разумеется, можно.
