– Имею честь доложить, что раненый сейчас скончался.
– Умер?! Макарка умер? – хором произнесли все. – Наконец-то!
– Постойте, – воскликнул Густерин, – точно ли умер, расскажите.
– Больной все стонал, – начал фельдшер, – метался, раскидывался и что-то шептал, потом успокоился, точно уснул. Четверть часа тому назад он вскочил и стал рвать на себе белье: это был предсмертный припадок, и сейчас же началась агония; наконец, он захрипел, вытянулся и испустил последний вздох.
– Карл Карлович, – вскочил Густерин, – я хочу убедиться, точно ли он умер! Не комедия ли все это?
– Хм… Вы, кажется, и покойника продолжаете бояться! Пойдемте, посмотрим. только у нас специалистов для отличия летаргии от действительной смерти нет, так что лучше всего вы, для полного спокойствия, просите сделать вскрытие! Тогда уже не оживет!
– Вскрытие, – возразил следователь, – делают только жертве преступления, то есть убитым, а не убийцам или преступникам. Для чего нам знать, от чего умер Макарка? Нам нужно только знать, что он действительно умер, и прекратить все дела о нем!
– Правда. А все-таки нельзя ли сделать вскрытие? – произнес Густерин.
– Я не могу требовать, – ответил следователь.
– А я не могу без причины вскрывать, – добавил Карл Карлович.
– Жаль! Тогда я был бы совершенно спокоен.
– Полноте, вы и теперь можете быть совершенно спокойны! Мертвые не воскресают, а тело Макарки я отправлю в клинику медицинской академии: пусть они воспользуются им для препаратов; я уверен, что мозг злодея представит научный интерес.
– Еще бы! Его стоит описать в медицинской литературе.
– Так пойдемте в палату, составим протокол и прикажем вынести умершего в покойницкую.
– Идет.
Больница уже спала. Был двенадцатый час ночи. Вся больница точно в немой торжественности встречала смерть злодея, покончившего свое земное существование среди этих мирных страдальцев, терпеливо выносящих разные тифы, катары, воспаления. Они вошли в палату и все трое остановились у постели мертвеца. Макарка, вытянувшийся, с закрытыми глазами, ввалившимися щеками, имел еще более страшный вид, чем при жизни. Одна рука свесилась, другая была вытянута.
– Вот конец всех его кровавых подвигов! Теперь он никому больше не страшен. Да будет проклята его память в потомстве! – произнес следователь.
– Дешево заплатил он за все свои злодеяния! Он мало страдал.
– Кто знает, какая расплата ждет его теперь пред лицом Всевышнего праведного суда, – меланхолически заметил Карл Карлович. – Ведь нет существа на земле, которое не только помолилось бы за него, но даже помянуло добром!
– Скажите лучше, что нет существа, которое не проклинало бы его!
– Печальный конец! Не приведи, Господи, никому!
Карл Карлович тяжело вздохнул.
– Так давайте составлять протокол, – сказал он. – Фельдшер напишет на бланке свидетельство о смерти, а мы подпишем.
– Хорошо.
– Вы ничего не имеете против, если мы сейчас же перенесем его в покойницкую.
– Куда хотите! Не все ли это нам равно? Это относительно жертв мы принимаем все меры предосторожности, потому что там каждая мелочь может явиться впоследствии уликой, а здесь…
– Я отправлю его труп в прозекторскую академии.
– Куда угодно!
– Хорошо-с!
Палата освещалась одной свечой. В полумраке труп Макарки вырисовывался, как восковой, и наводил ужас на доброго Карла Карловича, хотя он не хотел этого показать.
Наконец свидетельство было готово. Фельдшер принес чернильницу с пером, и Карл Карлович подписал траурный акт.
– Теперь вы дайте мне письменное разрешение хоронить.
Следователь составил акт о присутствии их при смерти Макарки-душегуба и отсутствии препятствий к похоронам.
– Теперь все в порядке. Позвольте, Дмитрий Иванович, поздравить вас, – произнес следователь, – с благополучным окончанием проклятого дела в четырнадцати томах.
– И вас также! Не скрою, что эта смерть доставляет мне большое удовольствие.
– Не сомневаюсь! Вы избавились от опасного врага.
– Откланяемся нашему доброму доктору и поблагодарим его за хлопоты.
– Я исполнял только свой долг.
– Тяжелый долг!
– Господин фельдшер, – произнес Карл Карлович, – позовите служителей и прикажите перенести труп в покойницкую, а завтра отправьте его в прозекторскую.
– Пойдемте.
Фельдшер вышел первым, исполнять приказание, за ним Карл Карлович, следователь и позади всех Густерин. Когда последний был уже в дверях, труп Макарки шелохнулся. Он приподнял голову; на лице была адская улыбка…
– Ха-ха-ха!..
51
Пропавший труп
На заднем дворе больницы, в стороне от жилых построек, стоит одиноко низенький одноэтажный каменный домик с черным крестом на крыше вместо трубы. Задняя стенка глухая, по бокам небольшие окна, а спереди входная одностворчатая дверь. Внутри часовни – образ, паникадило и катафалки, рассчитанные на тридцать гробов, по десяти в ряд. Тут же в углу, на ворохе тряпок, под саваном, приютился… тридцать первый – живой. Это читальщик над мертвецами, он же сторож покойницкой. Псалтирь, который он должен бы читать над покойниками, у него под головой, вместо подушки; пустой полуштоф – в ногах. Он спит мертвецким сном.
А один из мертвецов тихо привстает. Невыносимая боль в пояснице, тяжелое дыхание, слабость во всем теле, свинцовая тяжесть в голова – все это преодолевает мощный организм и железная воля Макарки-душегуба! Злодей, тяжело, почти смертельно раненный, без особого труда прикинулся умершим. Он, и в самом деле, был почти мертв, но… в умирающем теле билось ясное и твердое сознание.
– Завтра утром меня отправят для анатомирования! Или я заживо буду изрезан, или перевезен в больницу дома предварительного заключения. В обоих случаях – гибель! Спасение есть только теперь! Теперь или никогда!.. Макарка, вспомни старину! Не первый раз ты умираешь и никак умереть не можешь.
И он привстал. Еще усилие и… и он, как пьяный, встал на ноги.
– Ничего… Стоять могу. Времени терять нельзя. Скоро светает. Утро должно меня встретить на Горячем поле! Искать меня больше не будут! Дорога к Москве скатертью! Эй, Макарка, не все еще погибло!
Он прошелся вокруг катафалка. Мирно почивают непробудным, вечным сном его 23 сотоварища! Почти все они голые, как и он сам! В таком костюме бежать невозможно. Макарка с трудом надел на себя лежавшее около спавшего читальщика его платье, сапоги и фуражку. За немногим теперь только остановка. Острая боль в спине не дает ступить, давит грудь, мешает дышать.
– О! Если бы не эта пуля, показал бы я вам, друзья, как мстит Макарка-душегуб!
Бледный, как саваны мертвецов, злодей постоял с полчаса, затем сделал над собою усилие, взобрался на подоконник, раскрыл окно и… В покойницкой опять все стало тихо, по-прежнему храпит читальщик и так же, как восковые, лежат мертвецы.
Наутро сторожа больницы растолкали читальщика.
– Пора!.. Вставай, – сейчас отправлять будем наших постояльцев, кого на Преображенское, кого в клинику, – произнес сторож Пахом.
– А сколько у нас всех? – спросил другой сторож, Прохор.
– Две дюжины ровно!
В это время к ним подошел пузатый, с рыжеватой бородой, мужичонка лет сорока пяти. Это был присяжный гробовщик больницы Федулекин, обязанный хоронить всех покойников.
– Здорово, ребятушки!.. Как нонеча улов?
– Две дюжины «товарцу» и ни единого, как есть, обстоятельного! Одна шантрапа!.. – развел руками Прохор.
– Неужели и сродственников никого?
– Ни-ни! Просто голь перекатная! Одно слово – с барок, да с Никольской площади!
– Вот оказия-то! Ну, выручайте, братцы, сплавляйте в
