Мурашки поползли по его спине.
Он взял себе салат из свежих овощей, стейк из лосося, чай и булочку. Направившись к столику, совершенно ошарашенный, он чуть не столкнулся лицом к лицу с красивой девушкой. Мария?
Она улыбнулась первая.
— Ох, простите, я вас чуть не сбила!
Андрей открыл рот, потом закрыл его. Он не знал, что сказать.
— Меня зовут Маша, — сказала она, улыбнувшись. — Вы мне ручку дали и помогли заполнить договор вчера, помните?
Андрей кивнул.
— Д…да. Конечно… — Он опустил поднос на стол. Руки дрожали.
— Можно я к вам подсяду? — спросила она. — Только возьму что-нибудь, — она обернулась в нерешительности.
— Подносы в углу слева, а раздаточная прямо по курсу, — сказал Андрей, испытывая жуткое чувство дежавю.
Люди вокруг жевали, разговаривали, но было видно, — все напряжены, будто чего-то ждут.
Маша вернулась довольно быстро.
— Значит, мы прошли? — сказала она, улыбаясь. Улыбалась во всем зале только она одна. — Можно нас поздравить.
— Поздравить? — эхом спросил Андрей.
— Ну да, из всей толпы после комиссии осталось только тридцать восемь человек. Я считала. Кстати, скоро лекция. Нужно поторапливаться. — Она принялась за индюшачью грудку.
Андрей покрылся холодным потом. Получается, они встречались каждый день — именно здесь и… говорили одно и тоже. Каждый день в течение двух месяцев. И никто ничего не заподозрил. Ни у кого не возникло и мысли, что испытания давно идут не по плану. Что же это за вакцина? В любом случае, значит администрация в курсе происходящего, слышны разговоры и каждый день пациенты задают одни и те же вопросы. Если, конечно, и с ними не приключился своеобразный «День сурка». Скорее всего, никакой лекции не будет, подумал он. Вряд ли кто-то будет проводить лекцию каждый день в течение двух месяцев, только чтобы создать видимость нормальности. Скорее всего, уже здесь, в столовой они… снова и снова теряют память. Потому что именно здесь им дают препарат или его суррогат — прямо во внутрь. Вместе с едой, питьем, салатами, кофе, булочками и десертами. Так проще всего.
— Что с вами, Андрей? — Маша посмотрела на него полусонным взглядом.
— Что-то я наелся, — сказал Андрей, продолжая делать вид, что тыкает вилкой в салат. Наверняка, тот, кто все это затеял, наблюдает за каждым их шагом.
— Доктор предупреждал, что питаться нужно хорошо. Организм должен бороться с заражением, выделять антитела. А для этого ему нужна энергия. Так что, не отлынивайте. — Маша откусила кусок индюшатины и принялась тщательно пережевывать.
Андрей положил ей руку на бедро и сжал. Он сделал это рефлекторно, но времени на раздумья не было.
— Не ешь это. Продолжай жевать, но не глотай. Выплюнь в ладошку, — сказал он тихо.
Маша дернулась. Любой человек, если коснуться случайно его бедра — дернется.
— Что происходит? — спросила она, прекратив жевать.
— Сначала выплюнь.
Она выплюнула кусок индюшатины и положила в тарелку, прикрыв салфеткой.
— Андрей…
— Мы с тобой обедаем в этой столовой вот уже два месяца. Каждый чертов день. Посмотри в окно. Тебя ничего не удивляет? — скупым жестом он кивнул на завешенные узорной тюлью окна. — Когда мы сюда пришли и обедали впервые, на улице было плюс двадцать… только не вскакивай, прошу. Я не сумасшедший.
Она недоверчиво покосилась на людей из группы, мирно беседующих за столиками, часы, секундная стрелка которых продолжала свой бег по кругу, взглянула на приоткрытую дверь столовой — из холла раздавался звук включенного телевизора, показывали какой-то старый фильм, она узнала его по музыке, но не могла вспомнить название — то ли «Девчата», то ли «Весна на Заречной улице».
Он конечно, понимал, что убедить ее вряд ли удастся. Потому что он сам себе не верил, пока не увидел цифры, но сейчас он не мог привести ее в свою палату, отвернуть обои и показать эти странные доказательства.
— Андрей… мне кажется, ты… преувеличиваешь. Прошло уже много времени, поэтому зима, идет снег. Исследование было рассчитано на два месяца. В ноябре почти всегда идет снег, бывают даже бури и метели.
А вдруг она как-то с ними связана, подумал он. Вдруг они тут все связаны в какую-то сеть и могут друг с другом общаться на расстоянии? Тогда его откровения сейчас могут сослужить ему дурную службу. Никто, ни один человек вокруг не выказывает беспокойства. Будто, так и надо. Разве это не странно?
— Ты помнишь вчерашний день? — спросил он, покачивая стакан с чаем в руках. — Попробуй, вспомни.
— Вчерашний день? — Она задумалась. Только что она говорила одно — про зиму и долгий эксперимент, а теперь может вспомнить только то, что вчера стояла в актовом зале и слушала лектора, объясняющего принцип действия вакцины. А потом они пошли в палаты и… — я… я помню только… лекцию и как мы с тобой…
— …пошли в палаты, где должны были прочитать инструкцию, которая лежит на кровати, запаянная в пластик.
— Да. А что в этом…
— Но сейчас зима. Ты, когда вставала, смотрела в окно?
— Нет. В палату пришли какие-то люди и все перевернули вверх дном. Каждый сантиметр. Спрашивали, на заходил ли кто. И что я помню.
— И что ты ответила?
— То же, что и тебе. То есть… а разве мы не вчера подписали договор? — кажется, до нее начинало доходить.
— Два месяца назад. Прошло шестьдесят дней.
Вспышка боли внезапно пронзила его голову. Он поставил стакан на стол и сжал виски, которые разрывались
здесь кто-то есть человек он враг не перешел чужой убрать где он найти срочно среди нас чужой обезвредить сейчас убить
от шума чужих мыслей, как переговорной рубке горячей линии бывшей жены.
Голоса были механическими, похожими на сообщения коротковолновых радиостанций или трескотню полицейских раций — без эмоций, они констатировали факт и требовали принятия мер. Ничего личного.
Андрей покосился. Если ничего не сделать, они, кем бы они ни были, обнаружат
