— Вон он, смотрите! — она вскинула руку к лобовому стеклу указывая направо-вверх. — Это же он, да?
Лукин пригнулся к рулю, глянул сквозь запыленное лобовое стекло по направлению ее руки и тотчас нажал на тормоз.
— Да. Это… он. Совершенно точно. Ну и бородища, ума не приложу, как он за ней ухаживает. — Лукин посмотрел на Анну: — Только давайте договоримся. Говорить буду я. Вы на взводе, можете что-нибудь ляпнуть, отчего его потом вообще никуда не вытянешь.
— Хорошо. Я постараюсь.
— Это ради вашего же блага. То есть… сына.
— Да. Я буду молчать.
— Идем, — он заглушил двигатель и открыл дверь машины.
Старик копался в куче мусора. Увидев двух человек — мужчину и женщину, взбирающихся вверх по завалам, он выпрямился и замер.
Когда между ними оставалось метров пять, собака глухо зарычала, но с места не сдвинулась.
— Стойте, — предостерег старик.
Они замерли, Лукин поднял лицо, и луна осветила его черты. Старик вздрогнул.
— Какого черта… это вы, доктор? Что вы здесь делаете так поздно? — Старик был в каких-то лохмотьях, но кажется это его совершенно не волновало. На пальцах рук блестели перстни с головами змей и черепами, шею украшала массивная цепь с медальоном и весь он походил на опасного бродягу, в голове которого черт знает, что. Впрочем, приступы эпилепсии лишь подтверждали эти опасения: старик был явно не в себе. По пути к свалке Лукин высказал эти опасения Анне, — при переливании крови реципиенту могут передаться наследственные болезни донора, но она лишь пожала плечами: «Разве у нас есть другой выход?»
— Я привез вам лекарства, — сказал Лукин, косясь на собаку. Та внимательно следила за каждым его движением. Ее уши, стоящие торчком, кажется, улавливали даже биение его сердца. Собака чуяла — что-то не так, бросая быстрые взгляды на старика. Где-то внизу, в темноте, скрытый густым кустарником шумел ручей.
Кому пришла в голову идея начать свалку возле ручья, который течет через весь город, — подумал Лукин.
— Держите, — он протянул картонную упаковку таблеток.
— Мне уже лучше, — сказал старик сухо. Потом посмотрел на собаку и продолжил: — Спасибо, доктор. Иногда эта дрянь приближается, и я чувствую себя беспомощно. А здесь, — он окинул взглядом мусорные торосы, — такого точно не найти.
Смуглая кожа старика, пышная седая борода, шевелюра, отменные зубы — все это выдавало в нем человека южного, но определить национальность не представлялось возможным. Анна смотрела на него и ей все больше казалось, что где-то она видела этого человека. Только где…
— Вы же пришли не просто так… — сказал старик. — Скоро полночь. В это время здесь кроме меня и еще нескольких… человек никого больше нет.
Анна открыла было рот, но Лукин тверже сжал ее руку.
— Я хотел бы попросить у вас одолжение. Нам нужна ваша помощь.
Старик покачал головой.
— Помощь? Моя? — кажется, он был удивлен.
— Помните, я, чтобы выяснить причину вашего недомогания… взял у вас кровь. У нас сейчас в операционной маленький мальчик. И… если мы не найдем ему кровь… если не отыщем ту, что подойдет… — голос Лукина дрогнул, — понимаете, у него вторая отрицательная и нас нет ни грамма этой крови. Можно было срочно выехать в Москву, но мы не успеем.
Глаза старика блеснули. Собака едва слышно заскулила и этот звук, — протяжный, долгий и жуткий вызвал мурашки на спине Анны. Ее пробрал озноб.
— Тише, тише, — сказал старик собаке. — Я знаю.
— Что вы знаете? — спросила Анна хриплым голосом.
Старик погладил собаку по голове.
— Это я не вам. Это я ей сказал.
Анна еще сильнее сжала руку Лукина, а тот, не сводя глаз с собаки, продолжил:
— И после того, как пришли ваши анализы, выяснилось, что ваша кровь подойдет. Она уникальна, потому что у нее нулевой резус-фактор. Понимаете? У нас есть около часа и…
— Если я уйду отсюда, мое место займут другие. Их потом не остановить. Они как болезнь, как… плесень, все пожирают и чего касаются, — гниет и умирает, медленно, мучительно и неотвратимо. Но хуже всего, что это происходит незаметно для них самих. И для вас тоже.
Анна посмотрела на Лукина. Кажется, она поняла старика, но что теперь можно сделать, если такие люди уже в городе — в самом его центре, в такси, на почте, в магазинах, паспортных столах, ателье и на рынке — они везде.
— Если заразу не сдерживать, она будет распространяться. Она зальет город гноем и станет проклятием каждого жителя, каждой семьи, каждого человека, — говорил старик тихо.
Лукин воспринимал эту речь скорее, как брюзжание сумасшедшего старика, не более — он не видел расширенных от ужаса глаз Анны, которая словно в подзорную трубу, обращенную в будущее, воочию наблюдала эту картину.
— Может быть, — сказал Лукин, — вы и правы. А может и нет. Заразу можно остановить и другими способами. Фармацевтика, исследования идут вперед, вам не обязательно брать все это на себя. — Он говорил это старику и Анне было неловко за слова молодого доктора, словно он считал старика умалишенным, ненормальным, больным.
Тот посмотрел на Лукина с грустью:
— У вас все еще впереди, — сказал он. Анне показалось, что змея на одном из его перстней зашипела — гладкая чешуя пришла в движение и заструилась вокруг пальца.
Лукин сделал полшага назад. Анна почувствовала, что рука его дрожит. Поздно, подумала она. Поздно отступать.
— А вот у нее, — сказал старик, — все решается именно сейчас. Сегодня. И она уже знает, что бывает, когда все двери закрываются. — Он поднял толстую, отполированную до блеска палку, на которую опирался все это время и с силой воткнул ее в кучу мусора перед собой.
Кажется, свалка содрогнулась. Может быть, им показалось, но тяжелые пласты в глубине многотонной смердящей туши пришли в движение. Словно коварные плывуны, они стали буквально оседать под ногами, засасывая людей внутрь.
— Идем, — быстро сказал старик, хватая Анну за руку. Он удивительно
