— Доктор… Илья Александрович… где? Где найти этого старика? — она, кажется прослушала их разговор и вообще слабо понимала, что происходит.
Лукин посмотрел на нее, переменил руку, держащую пакет с физраствором.
— На свалке. Там его дом. Если вы его уговорите приехать, считайте, ваш парень спасен. Ему срочно нужна кровь. А в банке нет такой группы. Я это точно знаю.
Она не произнесла больше ни слова и бросилась назад к лифту. Звук ее каблуков эхом разнесся по пустынному коридору.
— Зря ты дал ей надежду, — сказал Сапрыкин и посмотрел на мальчика, скорчившегося перед их глазами. — Он уже не жилец.
— Лучше дать надежду, нежели обречь на вечные муки, — сказал Лукин. — Вы видели ее глаза? Она готова была умереть ради него. Лечь под нож. Отдать все, что у нее есть. Жизнь отдать.
— Поработаешь с мое, — сухо заметил Сапрыкин, — и не такое увидишь. Мой тебе совет: не принимай близко к сердцу. Иначе, в один прекрасный день жестоко разочаруешься. Тебе кажется, что я сухарь. Но я всего лишь прагматик. Научен горьким опытом. И я тебе честно скажу, Шевкоев принял правильное решение, и я прекрасно помню того бомжа. — Сапрыкин сглотнул, его кадык дернулся. — Что ты на меня так уставился? Если бы замминистра увидел, какую антисанитарию мы развели в приемном покое, потакая подобным… товарищам, ни о каком дополнительном финансировании, новом томографе можно было не мечтать. Между, прочим, твоя именная стипендия как раз из тех денег. Вот и подумай.
Лукина передернуло при словах Сапрыкина, но деваться было некуда. Скрестить шпаги с заведующим реанимационным отделением городской больницы Огненска не входило в его планы. Он промолчал.
— Вот и молодец, — подытожил Савелий Петрович. — А теперь срочно анестезиолога и бригаду, зови всех, кого найдешь. Будем бороться за пацана. — Он посмотрел на Лукина. — Или ты думал, я брошу его умирать? Хрена лысого! Но про кровь лучше никому не говори, не поймут… нет такой крови. Ни у кого. Понятно? Не позорься.
Лукин кивнул и кинулся собирать бригаду.
Глава 26
Она пулей выскочила из больницы. Руки дрожали. Оглянулась на окна третьего этажа — в операционном блоке зажглись яркие огни, высветив помещение полыхающим белым светом. Ей чудилось, она слышит голос, эхом оглашающий пустынные окрестности двора: «Ма-зи-ла! Ма-зи-ла!»
Господи, подумала она, встряхнув копной рыжих волос. Мальчик мой! Потерпи. Никакой ты не мазила. Никто не смеет так называть тебя. Никто!
Анна оглянулась по сторонам. После девяти вечера жизнь в городе замирала, прекращалась. Лишь возле кинотеатра «Москва» на склоне ручья, да примыкавшего к нему пивного бара “Ладья” группки темных личностей продолжали активность: милиция в тысяча девятьсот восьмидесятом году особенно свирепствовала в части тунеядства, пьянства, проституции и прочих нежелательных явлений, которые могли опорочить главный спортивный праздник страны — Олимпиаду 80.
Можно было попробовать добраться до свалки пешком — авось кто-то будет проезжать и подбросит ее, но надежды на это было мало. Оставалась гостиница «Спортивная» — рядом с ней находилась стоянка такси, там часто парковались машины из Москвы, чтобы дождаться утра и вернуться назад с пассажиром. Через десять минут она добежала до гостиницы. В свете парочки фонарей под пышными каштанами небольшая компания распивала пиво. Сразу видно, приезжие, мелькнуло у нее. Милиция обычно не трогала постояльцев гостиницы, среди них попадались директора предприятий, ответственные партийные работники, функционеры и было дано указание людей не трогать. Этим пользовались и некоторые горожане.
На проезжей части у знака стоянки такси стояли три желтых волги с шашечками. Зеленые фонарики в левом углу лобового стекла означали «Свободен», что не всегда соответствовало истине.
Анна метнулась к первой машине, открыла пассажирскую дверь. Полусонный водитель в блатном джинсовом костюме, явно готовившийся к длинной ночи, поднял косматую голову.
— Девушка… только если в Москву. По городу не езжу.
— Мне надо на… свалку, — сказала она, чувствуя жуткое смущение. Ее однозначно приняли за проститутку — в другой раз это могло и польстить, но не сегодня: «Проснулась Ульяна ни поздно, ни рано, все с работы идут, а она тут как тут».
Кадык водителя дернулся.
— Ку… да?
— На свалку. Тут недалеко, километров десять-пятнадцать.
Анна не знала, сколько это может стоить и как правильно просить шоферюг, чтобы не отказали. В восьмидесятых годах прошлого века таксисты были отдельной кастой, которая формально хоть и входила в сферу услуг, на деле же представляла собой закрытое общество с неписанными правилами и законами. Таксисты были своего рода моряками со всеми присущими им привилегиями, зарплатами и ореолом недоступности — только бороздили они не моря и океаны, а дороги родной страны.
Таксист взялся за руль, приподнял рыхлое туловище, потом снова опустился в кресло.
— Нет. Спроси сзади. Целый день простоял, может и поедет. — Он вынул сигарету из пачки «Opal» и закурил, щуря глаза от едкого дыма. — Постой, — вдруг сказал он. — Анна замерла у двери, которую собралась захлопнуть. — А что тебе там надо… на свалке-то… в такое время? Может…
— Спасибо, нет, — сказала она жестко, захлопывая дверь. Таксист поперхнулся дымом.
— Ну как хо… — дальше она не расслышала.
Вторая машина также отказалась терять место в очереди. Как и третья. Все стояли на Москву и готовы были простоять здесь год, отвергая любых других клиентов, но не сдвинуться с места ни на шаг.
От бессилия Анна сжала кулаки, слезы подступили к глазам. Она прижала сумочку к груди, беспомощно оглядываясь. У входа в гостиницу, на освещенном крыльце стояла тучная женщина-администратор. Заметив Анну, она покачала головой.
— Совсем девки стыд потеряли, — донеслось до нее презрительное ворчание. — А на вид и не скажешь, что…
— Я заплачу вдвойне, — попыталась Анна сказать сквозь приоткрытое окно водителю последней в очереди Волги. Тот плевал семечки прямо на асфальт возле своей двери и даже не повернул головы.
